Леди Революция
Литературное Общество
3 014
22.7.2007
Москва
25 367
15
|
Критический литературный разбор по-Брюсовски. Господа библиофилы, кто-нибудь помнит эту пьесу А.Н. Толстого? Судя по разбору непонятно как тут можно было сделать комедию? Цитата Валерий Брюсов Доклад – рецензия на комедию в 4-х актах «Ракета» гр. Алексея Н. Толстого. 1916. Ф. 386.52.37.
[Доклад М.О. Театрально-Литературного Комитета при Императорских театрах.]
*** Комедия гр. А.Н. Толстого «Ракета» распадается на две части: первая посвящена, преимущественно, изображению пошлости и низменности жизни в некоторых кругах современного общества (представителями которого, в пьесе, являются члены семьи Хрустакова, его родственники и знакомые); вторая изображает духовный перелом, происходящий под влиянием некоторых обстоятельств в душе героини пьесы, Даши, жены Хрустакова, покидающей своего мужа, свою семью и все то общество, жизнь которого она долгое время разделяла. ***Первая часть комедии, по нашему мнению, гораздо более удалась автору, нежели вторая. В этой первой части, обнимающей два первых акта, сделана довольно живая, хотя и местами утрированная, переходящая в шарж и карикатуру, характеристика среды, изображенной автором для своих наблюдений. Лица, выступающие в этих двух актах, представляются достаточно выпукло, хотя и это и достигается иногда подчеркиванием исключительно-внешних черт характера. В целом, начало комедии дает, пусть не новую, но красочную и яркую картинку жизни. Здесь есть движение, подлинно-комические ситуации, зорко-подмеченные черточки действительности и даже допущенные автором преувеличения (подчеркивания) – вполне в духе комического искусства и оправдываются лучшими образцами комедии всех времен. Таким образом, по нашему мнению, два первых акта вполне заслуживают постановки комедии на сцене Императорских Театров. Исключение составляют лишь отдельные выражения, вложенные автором в разговор действующих лиц и, как нам кажется, исполненные излишнего, неуместного на сцене натурализма. Эти выражения будут отмечены нами далее и могут быть, без всякого затруднения, удалены из комедии, не нарушая ни ее цельности, ни характеристики действующих лиц, ни общей картины общества. ***Совершенно иначе обстоит дело во второй частью пьесы. В первых двух актах мы видим героиню пьесы, Дашу, как бы мало чем отличающейся от других действующих лиц. Жена человека очень умеренного, превыше всего ценящего покой и мелкие чисто-физические радости, попойки, обеды, домашние торжества, к тому же страдающего болезнью сердца и потому принужденного избегать всяких волнений (Хрустаков), - Даша, видимо, тяготится пустотой окружающей жизни и ничтожеством окружающих людей, но как исход из своего положения не находит ничего иного, как «завести себе» любовника. Из пьесы, постепенно, мы узнаем, что Даша любит некоего Тебардина, мужа Дашиной золовки (Любы, сестры Хрустакова), и что этот Табардин тоже любит не свою жену Любу, но Дашу. Однако, Табардин и Даша разлучены, и своим браком, и разными другими обстоятельствами. Кроме того, Табардин находится в отсутствии, живет в имении в далекой губернии. В отсутствии Табардина Даша сближается с актером Заносским. Автор проводит параллель между двумя связями: подобно тому, как Даша находится в интимной связи с Заносским, Люба также вступает в связь с художником Белокопытовым, который пишет ее портрет, изображая ее совершенно обнаженной. Автор желает показать, что Люба отдалась Белокопытову по побуждениям низменным, что эта связь есть настоящий разврат. Позднее, когда отношения между художником и Любой выясняются, она старается отречься от них, притворяется, лжет или, наконец, когда отрицать уже невозможно, уверяет, что «даже не помнит как это случилось: просто – несчастье, в роде, как собака укусила», потому что «нельзя оставлять молодую женщину одну на целый месяц». В связи Даши с Заносским автор хочет видеть, и хочет, чтобы видели зрители, порок «мятежной души», не знающей куда броситься, чтобы вырваться из окружающей тины. Автор тоже заставляет рассказывать Дашу о своем падении: «Я не по хорошему чувству тогда к вам (она обращается к своему любовнику) пришла. Я помню – ливень, гроза, ветер… Я бежала к вам, хотелось, чтобы ветром свалило меня, истерзало в грязи, в дожде… Хотелось, чтобы еще хуже было. Больней, безнадежней…» Позднее Даша не только не отрекается от своего поступка, но открыто признается в нем, и Табардину, которого любит, и своему мужу, и кругу гостей в своем доме, т.е. всему «обществу», публично. Несмотря, однако, на эти отличия, несмотря на романтическую обстановку, предложенную автором («ливень, гроза, ветер»), несмотря на многоточия, которыми разделены признания Даши, трудно признать ее поведение отличающимся по существу от поведения Любы. Уже уяснив себе свое чувство к актеру, Даша продолжает посещать его. В ее речах, во всем ее образе, насколько он нарисован автором (а не насколько его предлагается дорисовывать, до-придумывать читателю или зрителю), нет ничего, что позволило бы верить в глубину душевных переживаний Даши. Говоря вульгарно, можно сказать об той Даше, которая выступает в первых двух актах, что она «развратничает от безделья» и думать, что лишь после, post factum, она придумывает облагораживающие объяснения своему поступку. Несомненно, замысел автора был иной и, судя по второй части пьесы и по некоторым намекам в первых двух актах, характер Даши должно толковать иначе. Но в действии комедии, в ее диалоге, этого углубления образа Даши нет: об этом говорится, но это не показывается непосредственно. Тот факт, что женщина бросается в объятия любовника, которого не уважает и не любит, для того только, чтобы «хуже было, больней, безнадежней», конечно, возможен и представляет интересную психологическую проблему, (хотя уже не раз разрабатывавшуюся романистами, драматургами и лириками); но изображение такой психологии требует гораздо более глубокого анализа, нежели тот, какой мы имеем в «Ракете». Не достаточно просто сказать: то было вот – это; надо показать, что это было именно это, а не что другое. Автор «Ракеты» этого не показывает и не доказывает, т.е. не дает нам такой характеристики Даши, которая делала бы понятным и неизбежным с ее стороны подобный поступок, а довольствуется голословным заявлением, вложенным в уста Даши. Читатель или зритель вправе этому заявлению не поверить, принять его, как мы говорили, за попытку Даши прикрасить, в своих глазах, свое падение, придать ему смысл, какого оно в действительности не имело. И, в конце концов, такой противоположности между двумя «падениями», Даши и Любы, которую хочет создать автор, не получается. ***Это обстоятельство (недостаточная или, точнее, недостаточно углубленная) характеристика Даши. В первой половине комедии, ведет к тому, что вся вторая часть, изображающая нравственный перелом в душе героини и ее возрождение, оказывается, по нашему мнению, фальшивой. Автор мотивирует происходящий в Даше перелом следующими тремя причинами:
1) в дом Хрустаковых приехал Табардин, которого Даша любит; встреча с любимым человеком сильно повлияла на нее, позволила острее понять пустоту окружающей жизни и тяжелее почувствовать ее грязь; 2) уже во время пребывания Табардина у Хрустаковых, Даша еще раз была у своего любовника-актера, и это роковое противоречие: ласки не-любимого человека, которому она отдается, тогда как по близости находится любимый и любящий, которого она сторонится, производит еще сильнейшее потрясение; 3) в день своих именин, Даша была в церкви, молилась и, под влиянием молитвы, испытала как бы некоторое перерождение. ***Из этих трех причин только первая может быть сколько-нибудь убедительной для зрителей. Те факты, которые составляют другие две причины, происходят за сценой, зритель их не видит и только слышит об них от самой Даши. Вторая причина также требует глубочайшего психологического анализа в духе Достоевского, - анализа, вряд ли даже возможного в сценическом представлении. Третья причина еще менее убедительна, так как о религиозном сознании Даши мы ничего не знаем и раньше ничего не слышали. Она сама рассказывает, что в церкви не была давно, почти разучилась молиться: потом описывает, как слова богослужения «пронзили» ее, как она осознала, что «вся точно покрыта толстой корой» и т.п. Мы не имеем оснований сомневаться в искренности признаний Даши, но остается, вполне справедливое, сомнение, насколько ее перерождение глубоко; не есть ли это только - порыв, только ее. Даши, минутное убеждение, будто перерождение совершилось: не уверяет ли она сама себя, что молитва ее очистила, как раньше уверяла, что пошла к актеру лишь затем, чтобы хуже было. Больней, безнадежней». Таким образом, мотивировка духовного перелома Даши нам представляется не убедительной. Все сводится к приезду Табардина, не помешавшему, однако, Даше пойти к любовнику. Автор полагал, вероятно, что к указанным нами причинам присоединится влияние самого Табардина, его возвышенного характера. Но, по нашему мнению, образ Табардина совершенно не удался автору. В комедии Табардин должен быть «положительным» типом, противополагающим целому музею карикатур, образующих остальных действующих лиц. Но все, что мы узнаем о Табардине непосредственно из пьесы, крайне неопределенно. Он пишет какое-то умное сочинение, но в этом надо поверить автору на слово. Особого «ума» в речах Табардина нет. Он «благороден» душой, но это благородство сводится к тому, что на словах он позволяет своей жене «делать все, что угодно», включая в это понятие и измену супружеской верности; но, на деле, как оказывается, совершенно иначе относится к измене Любы, и т.д. Здесь не место подробно разбирать нарисованный автором образ Табардина. Достаточно сказать, что нам он представляется туманным, что одно появление Табардина (того, какой нарисован в пьесе, не того, каким он должен был бы быть) не кажется нам достаточным обоснованием для переворота в душе Даши. ***Потому все, что следует в пьесе, нам представляется крайне произвольным. Духовно возрожденная Даша решается совершенно изменить свою жизнь. На семейном празднике, устроенном в честь именин Даши, она произносит перед гостями свою исповедь, открыто признаваясь в своей измене мужу, в том, что она пошла к актеру из желания «коснуться последней гадины» и т. под. Сцена этой исповеди заключает в себе внутреннее противоречие. Если Даша сознает ничтожество окружающих ее людей (и они действительно изображены ничтожными и пошлыми до карикатуры), то странно и неуместно, что именно перед ними она раскрывает свою душу, до ее интимнейших глубин. Если же Даша не сознает ничтожество окружающих ее, самый образ героини теряет все свое значение: она становится в один ряд с другими персонажами пьесы. Остается еще одно объяснение: что Даша находится в таком психологическом состоянии, когда человеку все равно, пред кем каяться, когда он готов исповедоваться даже стенам и камням, и, хуже того, именно пред людьми недостойными такой исповеди. Но и здесь сказывается недостаток психологического анализа автора. Подобное состояние духа Даши не изображено, не показано. Напротив, речи Даши до исповеди заставляют предположить в ней совершенно иное душевное состояние. Опять на лицо трудная психологическая проблема, с которой автор, по нашему мнению, не справился. ***В связи с тем стоит совершенная неудачность последнего акта. В нем показана перерожденная Даша, начинающая новую жизнь с Табардиным, который также бросил свою жену и тоже «переродился» для новой жизни. Все диалоги этого акта между Дашей и Табардиным представляются нам – шаблоном, ничего не говорящим о душевных переживаниях героев. В третий раз в комедии ставится трудная психологическая проблема – показать духовно-преображенных людей, и третий раз автор не находит для этого нужных красок. Разговоры Даши и Табардина в 4 акте, прежде всего скучны, потом не характерны, наконец, во многом противоречат образам этих же лиц, показанных в первых актах. Зритель не может быть убежден, что «перерождение» Даши, действительно, радикально, что ее любовь к Табардину не новое случайное и мимолетное увлечение, что, спустя некоторое время, Даша, тоже оправдывая себя «благороднейшими» соображениями, не перейдет к какому-либо третьему или четвертому любовнику. Напротив, как только на сцену в этом 4 акте вновь появляются «отрицательные» персонажи, дарование автора вновь оживает. Заключительные сцены 4-го акта очень живы, местами блестящи, кроме самой последней, заканчивающей пьесу сцены, в которой Даша и Табардин снова остаются одни. Они слышат в окно солдатское пение. Автор заканчивает пьесу прелюдией Великой войны и намекает, что Даша и Табардин отдадутся служению ей. Эту заключительную сцену мы считаем неудачной по многим причинам. Вряд ли достойно связывать великие события современной войны с перипетиями ничтожной драмы, разыгравшейся в семье какого-то Хрустакова. Есть своего рода профанация в этом «пристегивании» войны к маленькой комедии. Кроме того, для перерождения Даши и Табардина нет никакой необходимости непременно вести – ее в лазарет, в качестве сестры милосердия, его – в ряды добровольцев. Ведь перерождение должно было состояться при всех условиях, а не только при том исключительном случае, что уход Даши от мужа совпал с началом войны. Наконец, отношение героев пьесы к войне требовало бы более подробного выяснения, тогда как автор довольствуется несколькими поверхностными словами, вложенными в уста Даши и Табардина. В предыдущих сценах, стремление их на войну ничем не подготовлено. И вообще, война, как deus ex machine, разрешающей комедию, кажется нам крайне неуместной.
(Продолжение следует).
--------------------
|