Офорт, Не стихи - гравюры

[Глаурунг]

Первые дни моей последней зимы

1
Господи,
я не знаю, есть ли ты на этом свете –
быть может только этот свет и есть,
что право слово повод для печали –
не столько страшно, нет –
ужасно грустно –
так мало встреч, одна другой короче,
а вот разлук не сосчитать по пальцам
ста тысяч рук.
Вот это-то и грустно,
что снова встретится нам всем не доведется…
А хочется и очень-очень, Боже!

2
Слежу, как снег идет,
а фонари
выхватывают каждую снежинку,
я думаю, что так и мы живем –
следим людей, их множество,
но кто-то
вдруг попадает в свет, уходит дальше,
а память сохраняет силуэты.
А вот ещё, порой под снегопадом
протянешь руку,
упадет снежинка –
известно ведь – растает,
но она на этот миг становится всем миром.
Дай Бог нам всем, побыть такой снежинкой.

3
Сегодня снилось, будто бы не спиться,
бессонница, а за окном все так же
летит, летит невероятно белый
пушистый снег, как там, в сибирском детстве,
которое почти уже не помню –
все больше вспоминаю это лето.
Досель такого лета не бывало,
да и не будет –
это лето – веха,
столб верстовой в моей беспутной жизни…

4

И я, бессонный, стоя у окна,
смотрел на снег,
твердил стихотворенье
Кавафиса -

«…не сетуй на кончившееся везенье,
на то, что прахом пошли все труды, все планы,
все упования. Не оплакивай их впустую,
но мужественно выговори "прощай"
твоей уходящей…»

ведь так и подмывает вставить – ЖИЗНИ!

А может, это вовсе мне не снилось –
быть может, так и было все,
кто знает,
да и не стоит размышлять над этим.

5
Там, на снегу, под колоннадой кленов
когорта воробьев уснула в шлемах
из снежной крошки,
а легат их черный,
но почему с белым клювом – ворон,
не мог их добудиться
и устав взлетел ко мне и постучал в окошко
я отворил.

А он не испугался.

И я спросил – когда наступит счастье?
Но ворон не ответил «Nevermore» -
а это был, конечно же, тот ворон -
что право слово более пугает,
чем реплику запомнившая птица,

ведь «Nevermore» хотя бы отнимает
любую маломальскую надежду,
тем самым умаляя и страданья,
молчанье же все сводит до абсурда -
абсурда ожидания и веры,
которые сильнее солнца жгут.

6
А там, под солнцем,
я ведь чудо встретил!

Доселе не встречал таких людей
и никогда уже не встречу –
единожды мы, перестав дышать
вдохнуть опять не сможем,

так и я
увидев раз, одним коснувшись взглядом
и тот же самый воздух в грудь приняв
уже не в силах изменить -
природа,
разум,
может ты, мой Боже –
сыграли, право слово, злую шутку,
хотя, не скрою –
жизнь куда прекрасней
когда ты знаешь, для кого живешь.

Такого прежде чувства я не ведал
и дальше не отведаю, поскольку,
чем воды глубже - тем труднее выйти,
а если вышел, не пристало – если
конечно ты мужчина,
брод искать,
местечко где помельче,
поспокойней,

а впрочем дело и не в мужестве, наверно,
а в нежелании идти на компромиссы,
поскольку компромиссы с миром – это
предательство, тем более в вопросах
любви и смерти.

Более – любви.

7
Кавафис прав – оплакивать не стоит,
все что сбылось - прекраснейший подарок,
по сути дела –
вот, оно сбылось - сбылася речь и смех под солнцем, море –
прекраснейшее море во вселенной! –
И сбылся я, чтобы это все увидеть, чтоб чудо увидать –

я в них не верил,
но что поделать, если вот оно!

А главное, в чем я уверен точно, так это в том, что будет Рождество.
Последнее в чем я сейчас уверен -
оно настанет,
будет снег как нынче
на крыши сыпать, покрывать ограды столичных храмов
и дворцов, и башен, все это будет,

ну а дальше что же? Быть может
из пустого переулка вдруг выйдет Гамлет с фонарем –
театр! – театр наше все, как не крути
и скажет реплику последнюю в спектакле
про то, что дальше – «Дальше - тишина»

[Глаурунг]

Последняя песенка

Я прощаюсь со всем, чем когда-то я был…
Арсений Тарковский

Я ночевал в аду и жег сухой ковыль,
и быль была как сон, а сон мешался в быль,
на нет сходила жизнь – таков закон костра,
и диким табуном кружил вокруг мистраль.

Я ночевал в аду и все уснуть не мог,
а от костра розь врозь, как мыши, сто дорог
бежали прочь, а я, врастая в тишину,
вникал в огонь, но кем, кем был я, не пойму!

Я ночевал в аду, и там была весна,
черемуха цвела и было не до сна.
А впрочем, сон к чему, когда уходит жизнь.
Встречай, труби весну, как время новых тризн.

Всем, кто сюда придет, пусть голосом моим
мистраль произнесет, то, что причастно им,
то, что узнал в конце - ночующий в аду,
в фаворе тишины отведавший беду.

Мистраль, запомни все – все, лика окромя –
ему причастен смех, но тишина меня
взяла в полон - теперь я забываю речь
и только и могу, что вас предостеречь.

Я только и гожусь - опричь любви - на то,
на что годится снег - я более никто –
а впрочем, был ли кем – нет, не был никогда,
живу и то затем, что так велит беда.

В аду стоит весна, весна грозу прядет,
когда придет гроза, она меня пожнет,
покуда же она ещё горит в дали,
мистраль, умерь свой вой! И молкнуть не вели.

Теперь я говорю и речь моя ясна,
вот, надо мной стоит последняя весна.
Теперь я говорю, хотя всю жизнь молчал,
а жил я как ладья, что полонил причал!

Пускай мои слова не будут вам смешны,
пускай мои слова почти что не слышны,
но слушайте, прошу, как щука бьется в лед.
(И пусть найдется тот, кто лед сей разобьет!)

Итак, прошу вас всех – живете не таясь,
любите чистый снег и мартовскую грязь.
Следите, как другой, кто рядом с вами спит.
И пусть найдется тот, кто ваш огонь хранит,

кто будет вас держать, как поводырь вести,
кто будет вам внимать. Пусть будет честь в чести
и храбрость жизнь отдать и бросить свой надел
и рубище принять… А осознав предел

земного бытия (не знаю о другом!),
понять – нет боле «я», найти себя в Другом
и именем его вести свой плуг и кисть
и быть его огнем. И это будет Жизнь

и Счастье – вне себя присутствовать и быть,
быть полным как река из коей можно пить…
И жизнь любить за жизнь идущего с тобой -
так луч летит к лучу, река живет рекой.

А если нелюбовь – не стоит сожалеть
живи, как жил досель – все будет так же впредь.
Разлука – не беда, возделывай свой сад.
А если на ночлег сойти придется в ад,

не стоит и грустить - все вышло так и пусть,
ты жил как стоит жить и грусть уже не грусть.
Была любовь и жизнь, а там придет покой.
Но помни об одном – кто был твоей рекой…

[Глаурунг]

Хождения Алонсо Кихано по жизни и смерти

1 Смерть дона Алонсо Кихано,
прозванного Добрым.

Да, смерть моя,
я умираю,
и ни на что я больше не надеюсь,
как в жизни, так и в смерти…
Михаил Булгаков

1
Мне не дает покоя имя дон Кихот!

Алонсо из Ламанчи, добрый рыцарь –
раскроет веки, хочет поклониться…
но содрогнувшись вдруг как пламя, весь замрет.

И на окно глядит, и шепчет тихо
свой реквием по дивной Дульсинее,
и ждет, когда же небо посинеет,
а облака, как яблоки алеют,
как клубы пара чайного. А лихо,
которое постигло дон Кихота,
ему, увы, не ведомо… Забота
о новой блажи застила глаза,
а млечный путь его нутро связал
и спутал душу - шерстяной клубочек,
давно спряденный из овечьей шерсти
пропавшей мамой. Одесную вечность,
ошую ночь её в полынь ввели -
в невиданную конскую утробу.

Он не заметил, как поднялось нёбо,
того из великанов, что был им
\
не поборён и незамечен даже.
Он не заметил собственной пропажи,
и в смерть вошел, как ветер входит в дым.

2
И в смерть вошел, как ветер входит в дым -
смыкаясь с дымом, и свыкаясь с лихом,
шел он сквозь терн - а кровь, как облепиха,
как капли солнца - падала с ветвей,
с бранчливых игл, стонущих от зноя.
Шел добрый рыцарь, сквозь и мимо боя
не зная, что не быть теперь живым.

3
«Эй, Санчо, стой! Я утомился друг мой,
уже и ног не чувствую, спина
изодрана. Наверное у моря
болят так раны от корветов, шлюпов…

Я, Санчо, никогда не выйду в море -
мы, кажется, собратья по несчастью.
Но только у него противник хлеще –
вся суша, эта вздорная старуха…

хотя и ей, вдове плести узор свой,
должно быть, надоело, столько лет,
а нити – все разлука, путь и счастье,
но более разлука -
сухая конопляная веревка.
Подумать только - столько лет плетет!

А я-то сам, не с нею ли сражаюсь?
Да не она ли отворила небо,
сегодня утром – отворила небо –
за облаками были облака и шли куда-то…
Подожди, мой Санчо!
Куда идешь ты, Санчо? Стой,
прошу, постой!..»

4
У озера он кормит лебедей,
а ослик спит в траве. Тихонько плача
мой Санчо видит лист и это значит,
что скоро снова быть большой беде,
большой болезни – «осень - in profundis».
В его глазах плывет сухой листок.

«О Господи, ответь, зачем столь трудный, тяжелый и немыслимый урок ты нам послал? Незыблимо и верно я на осле. Но видно сам осел. Прошу тебя прости меня за гнев, но, хотя урок я твой произошел, как большаки Ламанчи, и тропинки, и знаю наизусть овраг любой, но не узнал ни я, ни этот бедный идальго глупый - может ли другой быть эта жизнь, рассыпанная в поле, поклеванная в поле вороньем. Скажи, зачем нам нужно столько боли? Мы не узнали! Началось жнивье…»

Ответа нет. А лебеди как фраза
«ich liebe dich» взлетают прочь – в весну,
в далекий край, не знающий заразы
осенних верст. А сердце верит сну…

[Глаурунг]

Бим и Бом

«…два клоуна засели - Бим и Бом…»
Осип Мандельштам

«К несчастью все кончается метелью.»
«Ура зиме!» «Ты снова счастлив, Бом?»
«Увы и ах!» «А кончится капелью…»
«Уже и так» «Ты снова вспомнил дом?»

«Я вспомнил дым…» «Бессмыслица какая!»
«А вот и нет! Подумай, вникни, Бим,
мы дом и дым так запросто слагаем,
как запросто я сделался седым.

И знаешь, что я понял этой ночью?
Не стоит верить, будто есть рассвет.
Среди травы, под фонарем стрекочет
сверчок. А жизнь… А жизни нет как нет»

«И не было…» «Напрасно шутишь, братец»
«Какие шутки?» «Лучше бы шутил…
Так что с метелью?» «Все потонет в вате»
«Мне кажется, что все затянет ил»

«Но вата, Бом, напоминает детство.
Конфеты, елку…» «В том-то и беда,
юродствуй, смейся, радуйся и бедствуй,
а все равно оглянешься туда.

И это все. Уже сухим не выйти»
«Ну, а любовь?» «Любовь… Пустяк… Молчи!»
«Любовь – остаток путеводной нити…»
«Эй ты, сверчок, прошу, не стрекочи!»

«Напрасно злишься…» «Я не злюсь, ты знаешь…»
Устал и все, а где тут отдохнешь,
когда почти совсем не различаешь,
где Бим, где Бом. И пробирает дрожь,

едва услышишь шорох за оградой,
в траве. У фонаря. А вдруг там он -
сверчок. Сверчок. А большего не надо.
Ну, а любовь, быть может, просто сон.

[Глаурунг]

Смерть Собаки

1
И Смерть коснулась головы Коня
и миновала.
Конь смотрел на поле
и поле,
как крылатая зима,
раскидывало крылья из конца
в конец, покуда хватит глаз!
Покуда хватит дня – идти, идти
и растворится в нем, пропасть,
а значит
бессмертным стать для прочих,
если прочие, конечно, хотя бы знают,
как тебя зовут.

Меня зовут Собакой.
Ну и имя! –
оно, конечно, отражает суть,
но Боже мой, любовь моя - с таким
чудовищным, холодным постоянством
с каким встречаю на любой тропинке
и на любом проезжем тракте – Боже! –
встречаю Одиночество и только,
а дома пью с Разлукой чай холодный
и угощаю яблоком – она,
уж очень любит яблоки,
наверно, привычка из оставленного детства.
И с этим всем иметь такое имя! Такую суть!

Не разлучай нас Боже! Не разлучай меня с моими снами,
не разлучай со всеми, кто стал Небом,
кто Морем стал, кто обратился в Космос,
кто стал Дыханьем – да, таких немного! И пальцев на руке куда как больше,
но Боже мой, не надо!..
Ты не слышишь…
А я кричу, наверно, чтобы крикнуть…
ЛЮБОВЬ МОЯ, ХОТЯ БЫ ТЫ УСЛЫШЬ!!!

2
И Смерть коснулась льда большой реки
и миновала.
И река проснулась
и подо льдом затеяла игру с самой собой,
вот так мы все играем. И разговоры все с самим собой…

А за рекой, засыпанная снегом, скамья
и клен, под Рождество хрустальный
и чей-то смех, как Петербург, печальный,
горит адмиралтейская игла.

И Тишина танцует данс макабр,
и с ней деревья в голубом снегу
и жить хочу, но больше не могу.

Все кончилось. «И никого не стало»
Не стоит и усилий, чтоб кричать,
мы все глухи к чужим, к своим же душам.
А между тем так интересно слушать
и боле интересно понимать.

Ура зиме! Она сотрет огонь,
погасит свет, а Конь по льду проскачет.
И мне бы с ним! Да рядом Кошка плачет.
Я остаюсь. К луне восходит дым

из старых труб, покрытых мхом и тьмой,
кто затопил? Наверное ты, Боже.
Зачем? Чтобы почувствовать всей кожей
последнее тепло.

3
И Смерть коснулась головы моей
и более не двинулася с места.
Все миновало. Кончилась фиеста.

Я так и не прошел своих путей,
а впрочем нет – прошел все что хотелось –
я прожил честно, хоть и безнадежно,
и помню ясно – странный вечер, снежный.
И Кошка спит у головы моей…

[vikink]

Глаурунг, вы никогда не пробовали писать стихи строго следуя рифме и слогу? Ваши произведения, по моему, написаны нелегко, но вот сделать из них именно стихотворения Вам влом.

[Глаурунг]

Ох, скажите-ка, а Вы вот например "Бима и Бома" прочли? Там совершенно точно силлабо-тоническая форма, готов биться об заклад. А вообще странная претензия - мол де раз нету рифмовки (а и она, таки, есть) и ритма (а он тем более) то сие есть не стихи. Но все вовсе не так просто. Просто Вы верлибр не приемлете, так в том не моя вина, да и сама форма от того не исчезнет.
Хотя, мне почему-то кажется, в том числе по прошлым встречам, Вы слабо разбираетесь в вопросе. Так ли это?

[SunnyBoy]

Глау, последнее читается не хуже, чем "Бим и Бом". Но несколько приятных образов, вроде играющей подо льдом реки или кошки, спящей у головы, очень тяжело сложить в общую картину, в которой Разлука, угощающаяся яблоками, становится до ужаса пафосной и надрывной. Честно говоря, не знаю, как резюмировать итог, но, пожалуй, ты взрослеешь, и мне это нра.

[Глаурунг]

Пафос - есть страдание, так что все верно, так и надо.