Осень моей души, проза

[vikink]

Знаете, я часто радуюсь что люди пишущие, очень многое из того что они описали никогда не осуществлят. Мысль же о том, что они кое-какие свои мечты всё таки сделают реальность, честного, порядочного человека наверное может заставить поседеть преждевременно. Подсознание жуткая штука...

[pustota]

Вынуждена заключить, что ваш рассказ обваренился, по-английски, стало быть, упал в варенье, и приторным стал донельзя. Сам по себе сюжет неплох (нашел и потерял навсегда), и стиль неплох (исключительно сентиментально, но правдоподобно), но слитые в одном произведении эти свойства приводят к избыточности, потому что говорят об одном и том же. Получается очень прочувствованный рассказ про очень трагическое событие, а для читателя -передозировка. С самого начала герой был несчастненький-несчастненький, а Анна прекрасная-прекрасная, а жизнь жестокая-жестокая, и этим вы приучили читателя-меня к чувствительным описаниям, они стали восприниматься как должное, поэтому финал совершенно не вызывает эмоционального отклика: по шкале чувствительности он на том же уровне, что и прочие события.
Изначально все прямым ходом шло к какой-то гнусности в конце, но я надеялась, вы избежите ловушек бульварности. Признаться, мне казалось, что Анна окажется или его воображаемым другом, или суккубом, или инфернальным монстром, который героя внезапно сожрет в самый трогательный миг.
В общем, думаю, если этот рассказ достать из варенья и отмыть, то он выйдет неплохим. Для этого нужно, как мне кажется, или снизить уровень сентиментальности в манере изложения, говорить обо всех переживаниях героя скучно и обыденно, чтобы потом вдарить трагедией, или переправить концовку так, чтоб она вызывала встряску, рывком вытягивала завязнувшего читателя из сладкого сиропа.

[[deadman]]

Сын своего отца.


Он очнулся в темноте. Ощупав руками стены, мужчина понял что находится в темнице. Каменный мешок в котором его заточили едва позволял встать во весь рост. Шершавая поверхность стены упиралась в низкую массивную дверь. Исследуя свою тюрьму он наткнулся на кувшин. В нем была вода. Утолив жажду, пленник сел на сухой песчаный пол и попытался собраться с мыслями.
Он вспомнил вечер в доме своей любовницы. Кубки наполненные вином, отблеск факелов на серебре зеркал, голые юные тела окружали его. Они были повсюду: на коврах покрывающих мраморный пол; на покрытом леопардовыми шкурами ложе; в креслах напротив заставленного яствами стола. Блестящие потом они извивались подобно скопищу змей пытающихся согреться. Девушки и юноши предавались любви. Жадные языки сплетались в поцелуях, плоть сливалась с плотью, срывая с юных губ похотливые стоны. Жар очага смешиваясь с жаром оргии дурманил и без того затуманенный ум. Запах вина, дыма и женских соков превращал реальность в сон. Он вспоминал себя в этом действе. На мягких подушках он ел сочный персик пока юноша с бархатными как ночь волосами ублажал его. Он вспомнил имя этого красиво человека. Его звали Ариэль, сын Лота. Он встретил его за два дня до этого вечера на берегу ручья. Юноша был один и не замечая незнакомца, пел, соревнуясь с ручьем в звонкости и чистоте звука. Мальчик по сравнению с ним. Соблазнить его не стоило труда. Немного лести и похвалы, немного таинственности и напускной доброты. И вот девственный юноша уже его раб, раб любви которую он ему внушил. В этот богатый город он пришел из Адмы. Последний город пятиградья легко покорился ему. Самые невинные девушки и юноши уже были с ним. На следующий день он хотел уйти. Его ждали другие города. Но планы нарушила десятка стражников. Они ворвались в дом когда пресытившиеся утехами и вином молодые люди лениво ласкали друг друга. Он не успел даже встать и перед тем как провалиться в забытье увидел прекрасные глаза Ариэля.
Мужчину звали Хейлель Ха-Элохим. Наверное не нашлось бы на свете женщины посчитавшей его не красивым. Тридцать три прожитых года не оставили заметных следов на его лице. Оно было по юношески свежим и только солнце выкрасило кожу в приятный бронзовый цвет. Темные волосы чуть ниже плеч гармонично дополняли умные, цепкие карие глаза. Острые скулы смягчала ироничная полуулыбка не покидавшая лица даже в моменты задумчивости. Рост, ширина плеч, мышцы угадывающиеся под нехитрой одеждой, все говорило о силе и стати Хейлеля. Несмотря на свое пленение он был спокоен. Дотронувшись до головы легким движением он убедился что кровь успела высохнуть. Сделав еще пару глотков из кувшина, он облокотился о стену и вновь погрузился в воспоминания, перебирая их в своей памяти как драгоценные камни...

Это утро встретило Лота нестерпимой жарой. Горячий южный ветер швырял ему в лицо пригоршни песка. Платок, которым Лот прикрывался, не мог защитить все лицо и слезы из раздраженных красных глаз застилали его взор. На узкой торговой улочке, заполненной истеричными криками торговцев, он постоянно натыкался на прохожих. Сегодня его раздражало все. Дети, вертящиеся под ногами, запахи пряностей и рыбы с торговых рядов, собственное неуклюжее толстое тело. Он чувствовал что воняет потом и злился еще сильнее. Причиной такого настроения уважаемого главы совета старейшин города был позор. Позор Ариэля. Позор который теперь станет позором всей семьи. Но прежде всего косые взгляды, ухмылки и шепотки навлечет на себя он. Шестьдесят лет он прожил в этом городе, зарабатывая себе репутацию уважаемого человека. Практичного и осторожного старейшину год назад выбрали главой совета. Наконец его мечта сбылась, но не успел он насладиться плодами своей победы как его сын за одну только ночь перечеркнул все его старания, всю его работу. Накануне его дом посетил начальник стражи и поведал ему о странном незнакомце третьего дня прибывшем в город пешком со стороны Адмы. Он рассказал о том как его люди заметили незнакомца в компании Ариэля и двух молодых нищенок. Рассказал о том что выследили их в доме вдовы торговца сукном с площади Бен-Амми. Припугнув служанку им удалось узнать что твориться в доме. Сначала Лот не поверил. Он хорошо знал своего сына. Скромный застенчивый юноша сторонился людей, предпочитая им общество птиц и зверушек на берегу ручья за северными воротами города. Но начальник стражи говорил убедительно. Тогда Лот попросил вернуть сына домой, а незнакомца тайно убить. Но начальник стражи объяснил ему что убивать путешественника опасно. Его могут начать искать родные или покровители. Случиться могло всякое и для начала они решили заключить его в тюрьму и допросить.
Стоит ли говорить что прошедшей ночью Лот не сомкнул глаз. Он все рассказал жене, обвинив ее в поступке сына. Сорвав на ней свое негодование и страх огласки глава старейшин немного успокоился и стал дожидаться вестей от начальника стражи. Через три часа после рассвета в дом вошел посыльный и вручил Лоту письмо.
Жадным взглядом он прочел его:
« Уважаемый друг. Наш знакомый пришел в себя и полон желания побеседовать с нами. Жду Вас у себя через час.
Моав.»

Взяв платок и накидку Лот бросился прочь из дома, а встревоженная жена спустя пару мгновений тоже куда-то засобиралась.

Дом Начальника стражи как и здание совета располагались на единственной площади в городе. Кроме них площадь окружали дома знатных торговцев и высоких армейских чинов. Увидев приветственно улыбающегося Моава на ступенях крыльца Лот все же взял себя в руки. Надежда на удачный исход дела оставалась. И надежда неплохая. Все же Моав своей должностью начальника стражи обязан именно ему, а значит сделает все для сохранения тайны. Обнявшись двое мужей вошли в дом и уединились в просторной комнате усевшись за стол. Пригубив холодного вина, Моав тихим спокойным голосом произнес:
- Лот, друг мой! Чтобы сохранить твою тайну и не покрыть твое имя позором мы должны действовать быстро. Не узнав достаточно о пленнике нельзя лишать его жизни. Он может оказаться кем угодно. Не будем рисковать, допросим его вдвоем. Если он мелкий никчемный человек – наша проблема решена. Убьем его и забудем это досадное недоразумение. Если же он окажется знатным вельможей или крупным торговцем из другого города извинимся и отпустим...
Услышав последние слова Лот вскочил с места и собрался уже было кричать, но начальник стражи жестами успокоил его и призвал сесть на место.
- Итак, друг мой, мы извинимся и отпустим его и даже заплатим за принесенное оскорбление. Но выйдя из моего дома он не проживет и часа как с ним случится какая нибудь смертельная неприятность.
Хитрая улыбка на лице Моава выражала самодовольство и уверенность в своей правоте. Рассудив, Лот нашел идею друга более чем разумной и согласившись пожал ему руку.
- Тогда немедленно отправимся туда где ты его прячешь. Пока не решен этот вопрос я даже дышать нормально не могу, - глава совета в подтверждение своих слов шумно вздохнул и выдохнул.
На что невозмутимый начальник стражи с ехидной улыбкой ответил:
- Не надо никуда идти. Он у меня в подвале. Сейчас его приведут, а пока выпей вина. Бояться должен он, а не ты.

Хейлеля ввели двое крепких стражников с короткими мечами наголо и усадили напротив хозяина дома и Лота.
Один из стражников добротно связал пленнику ноги и руки.
- Выйдите за дверь и оставайтесь там. К нам никого не пускать и по первому сигналу сразу сюда, - скомандовал Моав.
Хейлель с интересом рассматривал своих пленителей, но видимо быстро охладев к ним, принялся блуждать взглядом по убранству комнаты. Лота такое поведение озадачило, а Моава, напротив, воодушевило. Первого по причине осторожности, второго – самоуверенности.
- Итак уважаемый, - властным тоном начал Моав, - расскажите мне и главе совета кто вы и что делаете в нашем городе?
- Меня зовут Хейлель Ха-Элохим. Я путешественник и к вам прибыл из Адмы, - спокойно, но не опуская гордой головы отвечал пленник, - и если бы не ваши молодцы я бы уже был на пути в Иерихон.
Лоту понравилось сговорчивость Хейлеля и его готовность отвечать, Моав наоборот, расстроился, рассчитывая заставить отвечать пленника силой своего авторитета, он потерял прекрасную возможность блеснуть собой перед покровителем.
Заметив нерешительность начальника стражи, Хейлель спросил:
- Так мне объяснят все таки за какой проступок я задержан помимо своей воли?
Снова взяв себя в руки, Моав решил все же узнать о своем противнике побольше.
- Это успеется. Расскажите в начале о себе. Откуда вы родом? Кто ваши родители? Чем занимались на родине, перед тем как стать скитальцем.
Хейлель невозмутимо ответил:
- Мой отец живет далеко отсюда. И его имя вам ничего не скажет. Своей матери я не знал вовсе. Когда то давно я был воином, но это в прошлом.
«Замечательно, - подумал Моав, - теперь он мертвец». «Я спасен, - вздохнул Лот, - труп никому ничего не расскажет» Впервые за вечер их мысли вторили друг другу. Бросив лукавый и довольный взгляд на Лота, Моав обратился к пленнику уже без какого либо намека на уважение:
- Этот добрый человек, - кивок в сторону главы совета, - обвиняет вас в преступной связи с его чадом – Ариэлем. Я, как ревнитель порядка в городе, обвиняю вас в бродяжничестве и нарушении мирной, богоугодной жизни его жителей, в нарушении душевного спокойствия порядочных людей. Вы не только соблазнили молодых девушек и юношей, но и предавались разврату в доме вдовы Лилит на этой площади. Рядом с храмом и зданием совета старейшин. Это серьезнейшее преступление, требующее соответствующего жестокого наказания. Есть вам что ответить?
Моав смотрел с вызовом, но Хейлель тем же ровным тоном с улыбкой на лице ответил ему:
- Никого не принуждая силой, я предавался любви. Я любил их в тот вечер. И люблю их сейчас. Разве любовь не богоугодное дело? И разве не все равно где любить друг друга, рядом с храмом или вдали от него?
Лот не выдержал и бросил в лицо пленника несколько жарких, гневных фраз:
- Что знаешь ты о любви, бродяга? Бог против разврата между мужчинами! Мой сын никогда бы не полюбил тебя!Ты его опоил! Опоил!!! Нельзя любить и вдову, и шлюх, и моего сына! Нельзя!!!
- Можно, - пристально глядя в глаза Лоту проговорил Хейлель, - и будь вы по умнее, я полюбил бы и вас!
От такой наглости Лот покраснел и Моав от греха подальше позвал стражу, чтобы та увела пленника обратно в подвал. Все было решено. Ночью они убьют этого наглеца и вывезут тело за город. Моаву предстояло все устроить, а Лоту не мешало отдохнуть и успокоиться. Все обсудив глава совета и начальник стражи расстались до вечера.

Пока происходил этот разговор жена Лота Мария встретилась со своей сестрой женой Моава и узнала у нее все подробности случившегося. Обе они уже долго были замужем и имели свои тайны, как и способы их добыть. Мария, женщина богобоязненная и по своему добрая, не могла спокойно воспринять новость о готовящемся тайном убийстве чужеземца. Какие бы чувства она не питала к нему, она понимала что в грехе виноват кроме него и ее сын. И уж тем более она не хотела чтобы ее муж был причастен к такому постыдному заговору и убийству. Поразмыслив и обсудив дело с сестрой она приняла единственное доступное ей решение - предупредить пленника. Написав несколько строк она отдала бумагу сестре, взяв с нее обещание лично передать его Хейлелю.

Вот как получилось что вернувшись в темницу он обнаружил под кувшином с водой листок с наскоро начертанными словами:

« Чужеземец, ночью тебя убьют. Если можешь беги, если нет – прости меня и сына моего, Ариэля.
Мария, жена Лота.»

Несколько мгновений красивое лицо Хейлеля оставалось бесстрастным. Но в следующую секунду взгляд его просиял и он звонко, по-детски рассмеялся.

Попытка Марии спасти пленника была обречена. Дверь и стены темницы не имели изъяна, да и никто не входил к нему с ножом или мечом. В то время пока он был на допросе правая рука Моава плеснул в кувшин несколько капель яда и красивый Хейлель Ха-Элохим уснул, с тем чтобы больше не встать.

В окрестностях города у подножия холма соленый морской ветерок легко дразнил молодой кустарник. Его несмелые порывы то поднимали, то опускали кусок грубой ткани которым было накрыто мертвое, успевшее остыть тело Хейлеля. Полная луна светила ярко, выхватывая из темноты все еще красивое лицо путешественника. В нем не изменилось ничего. И только неуклюжая поза в которой он лежал напоминала о смерти.
Неожиданно ветер стих и все вокруг замерло, словно решив умереть вместе с Хейлелем. Но тут же в вершину холма, затмевая яркостью луну ударили сразу две молнии. И моментально превратились в фигуры людей. Ослепляя сиянием склоны холма они плавно спускались к подножию. Свет исходящий от них по мере приближения к телу мужчины становился все мягче и когда они оказались подле него практически иссяк, угадываясь только в глазах и в цвете длинных прямых волос. Одна из фигур наклонилась к Хейлелю и, что-то прошептав тому на ухо, отошла назад. В ту же секунду тело мужчины дрогнуло, он открыл глаза и легко поднялся с земли, будто очнувшись от здорового целительного сна. Хейлель Ха-Элохим улыбнулся и произнес:
- Здравствуй, брат Уриил. Здравствуй, брат Михаил.
- Здравствуй и ты, брат Сатанаил, - в один голос произнесли ангелы, но лица их оставались серьезны.
- Слушай меня, Сатанаил, - продолжил Михаил, - Отец наш прощает тебе непослушание. Ты снова будешь служить ему, но уже здесь, на земле. Милостью своей, он возвращает тебе всю дарованную от рождения силу. На берегу Мертвого моря тебя ждет Гавриил. Он объяснит остальное. А нам надо закончить здесь. За то что посмели убить сына Его, города пятиградья будут стерты с лица земли. А теперь, ступай брат.
Сатанаил, помолчав немного, обратился к Михаилу:
- В Содоме живет юноша, его зовут Ариэль...
- Он грешник, - прервал Михаил.
- Он очень красивый грешник, - мягко улыбаясь поправил его брат.
- Хорошо. Он спасется. Теперь иди.
- И еще передай Отцу, что я ненавижу его.
- За что?
- За то, что у меня не было матери.
Закрыв на секунду глаза Денница вспомнил свои крылья, и вот они уже уносили его прочь от Содомы навстречу Мертвому морю.

Спустя несколько минут, Сатанаил наблюдал с высокого скалистого берега, как вдали полыхают Содом, Гоммора, Адма и Севоим. Он вздохнул, совсем по-человечески и расправив крылья слетел вниз. Впереди его ждала не очень приятная, но такая нужная работа...

[[deadman]]

ИНТЕРВЬЮ
- Ты точно знаешь где это? – в очередной раз спросила Анжела. Машина стояла в пробке на одной из центральных улиц столицы. Воздух вокруг буквально гудел от напряжения нервов водителей сотен автомобилей. Кондиционер не справлялся с сорокаградусной жарой, и к тому же в салон просачивался едкий, разламывающий голову, запах горючего, разогретого асфальта и выхлопных газов. В такие минуты Анжела жалела, что пять лет назад уехала из Ростова в погоне за столичной мечтой. Но сейчас больше всего молодую журналистку бесил водитель их съемочной группы Василий Петрович. Ей казалось что он понятия не имеет как добраться до Второй Красноярской. Его презрительное отношение к ней и снисходительная улыбка, которой он отвечал на все вопросы и советы, все бесило молодую женщину. Её раздражало то, что она никак не могла подпортить жизнь пожилому Василию Петровичу, он ей не подчинялся. За не имением лучшего она стала злиться на всю ситуацию в целом.
- Какое мне вообще дело до отставного писаки. Он же вот уже двадцать лет ничего популярного не написал, да и непопулярного тоже. И что на уме у Илюшина? Тоже мне главред. Звезду канала отправить на запись интервью с унылым говнописателем какого-то там пыльного века! - во время монолога Анжела гламурно морщила носик и стильно закатывала глазки. Андрей, совсем молодой оператор, работавший с телезвездой впервые, попытался как-то оправдать Илюшина.
- Леонид Беркер лауреат нобелевской премии шестьдесят четвертого года. Нобелевскими лауреатами в тридцать три года становиться далеко не всякие «говнописатели». Завтра Леониду Ивановичу исполняется восемьдесят, так что Илюшин довольно своевременно вспомнил о нем. Крайнее видеоинтервью у Беркера брали в девяносто первом. В свое время критики называли его «последним из могикан серебряного века» и «эхом Булгакова», а это, Анжела, кое-чего да стоит.
Журналистка повернулась к оператору с переднего сиденья и с гадливой улыбочкой осведомилась:
- И чем же старик заслужил столь лестную похвалу? А премии в те времена раздавали исключительно по политическим соображениям, я знаю. Сванидзе об этом говорил.
- Заслужил тем, что его пьесы были совершенством. Их ставили во всех мировых театрах. Но перестройка сотворила с его поколением что-то ужасное и мало кто смог найти себя в наши дни. И он не смог. – как-то неуверенно проговорил Андрей.
- Значит он слабый и не такой уж талантливый, раз не смог подстроиться под меняющийся мир. – самодовольно закончила Анжела.
Тем временем молчаливый Василий Петрович по каким то улочкам и переулкам вырулил на свободную дорогу и спустя десять минут припарковался около одного из подъездов свежеотреставрированной «сталинки».
- Вторая Красноярская, тринадцать. – с неизменной полуулыбкой пробормотал водитель.
- Неужели! Ждите здесь. – фыркнула девушка и первой выбралась из машины.


На красивом, но каком-то шаблонном лице Анжелы светилась вежливая улыбка. Она умело расточала похвалы Леониду Ивановичу, играя привычную лицемерную роль.
- Дорогой Вы наш, ну куда же вы пропали? Без Вас драматургия до сих пор в коме. Целых двадцать лет мы ждали и надеялись. Как Вам не стыдно, - журналистка игриво погрозила пальчиком писателю, открывшему дверь.
Леонид Иванович Беркер, без пяти минут восьмидесятилетний старик, удивлял своей моложавостью. Она выражалась не во внешности, которая, надо признаться, вполне соответствовала возрасту. Моложавость пожилого писателя проявлялась в его манере держаться, в его осанке и одежде, в его взгляде и речи. Темно-синие джинсы и черная водолазка не только хорошо смотрелись с седым ежиком на голове писателя, но и скидывали десяток лет.
- А вы милочка сильно-то не балабольте. У меня уже не работает орган, так что мне ваш фасад не страшен. Проходите и разуться не забудьте. Тапки в корзине, слева от двери.
Беркер развернулся и прошел в комнату, не глядя на гостей, и Анжела тут же зашептала в ухо Андрею:
- Вот извращенец! Орган у него не работает, я вообще удивлена как у него все остальное работает. Ты готовь камеру и микрофон, а я уж постараюсь вывести этого старика на чистую воду.
Андрей прошел вслед за писателем, а Анжела задержалась перед зеркалом, поправила челку и про себя проговорила:
- Задам я тебе жару, хренов Булгаков!
В зале было чисто убрано, со вкусом, но скромно подобранная мебель соответствовала внешности Леонида Ивановича. Удивляло отсутствие запаха, характерного для жилища стариков и больных. Складывалось ощущение, что квартиру только что проветривали. Хозяин усадил журналистку в кресло напротив себя, поставив на журнальный столик пару бокалов белого вина. Анжела, подозрительно оглядевшись, произнесла:
- Леонид Иванович, пока оператор готовит аппаратуру, я бы хотела уточнить пару вопросов относительно предстоящей беседы, во-первых…
- Можете спрашивать что угодно, я буду отвечать на всё. Напрягаться стану не я от ваших вопросов, а вы от моих ответов, уж это-то я вам обещаю, - старик крякнул и поудобней уселся в кресле. Анжела, немного смутившись после такого начала, тут же вернула себе самообладание и приготовилась к драке. Как и любая молодая особа, испытавшая прелести легкого успеха, замешанного на подвешенном языке, унаследованной от мамы женской хитрости и на половину искусственной сексуальности, девушка была уверена в себе. Её не пугали ни возраст писателя, ни его многочисленные заслуги и звания. Она видела впереди лишь цель, видела ее подсознательно, и стремилась к ее достижению интуитивно. Главным было доказать во что бы то ни стало состоятельность своего образа жизни и состоятельность самой себя как личности. Лицо Леонида Ивановича оставалось невозмутимо, тогда как глаза тонко, иронично улыбались, цепко следя за Анжелой. Девушке явно не хватало опыта общения с взрослыми людьми. За свою недолгую, но стремительную карьеру она не успела познакомиться с действительно стоящими личностями, общаясь лишь с марионетками продюсеров, по сути, такими же как она баловнями судьбы, чьи речи были пропитаны наставлениями пиар-специалистов и полны заученных фраз. И, тем не менее, не отдавая себе отчета, она решилась на схватку с противником, о силах которого даже не догадывалась. Для Анжелы Беркер был своего рода пришельцем из далеких времен. И если и был у неё интерес к старику, то только как к посланнику прошлых эпох, которого она считала почти таким же разумным как пещерных дикарей. Она искренне удивлялась как современный пусть даже и восьмидесятилетний человек, живущий в одно с ней время, может одеваться в вещи явно китайского производства, пусть чистые и опрятные, но совершенно не кошерные. Она наивно полагала, не заметив в квартире писателя плазмы на пол стены, что жизнь проходит мимо старика-извращенца, и уж конечно она была до глубины души возмущена словами Беркера о неработающем органе. Ей-то казалось, что ее сексуальность безраздельно властвует над всем живым миром, от котят до эвкалиптов. Вызов был брошен, и девушка без колебаний приняла его.
- Ну… - протянула девушка,- раз так, дождемся пока Андрей все подготовит и начнем.
Анжела достала из сумочки планшетник и принялась сосредоточенно в нем копаться. Леонид Иванович понимающе улыбнулся краешком губ и мечтательно прикрыл глаза.

- У меня все готово. Анжела, мы можем начинать. – Андрей закончил возиться с камерой и светом и ждал команды от напарницы.
- Леонид, - обратилась к писателю журналистка, - вы готовы? Если вам нужна минутка чтобы собраться с мыслями, не стесняйтесь…
- Вот уж обо мне беспокоится не стоит. Начинайте, а там посмотрим, кому нужно будет мысли в кучу собирать.

- Итак, Андрей, Леонид Иванович, мы записываем, - в такие мгновения в Анжеле просыпалось то немногое настоящее, что пока в ней сохранилось. Даже сейчас, начиная интервью с самым никчемным и безынтересным по ее мнению собеседником, журналистка была довольна. Довольна своей работой, своим положением в городе, довольна всем. В такие минуты она была счастлива. Этот ее редкий дар уметь быть счастливой, разговаривая с людьми и задавая им вопросы, и сделал Анжелу знаменитой. Семнадцатилетней девочкой, не блиставшей ни умом, ни из ряда вон выходящей внешностью не заинтересовался ни один вуз. С ее тройками по основным предметам и родителями-работягами путь к знаниям был наглухо закрыт стальной стеной и обнесен тремя рядами колючей проволоки. Сначала Анжела пустилась во все тяжкие. Попробовала практически все запрещенные вещества, но решила вернуться к алкоголю. Как-то ночью, опустошая вторую бутылку мартини, Анжела отдыхала в одном популярном клубе родного Ростова. Изрядно захмелев, она, впоследствии, не могла вспомнить, как познакомилась со своим будущим главным редактором. Сначала Илюшин просто захотел развлечься и по-легкому снять девочку. Но пока он слушал Анжелу в такси по пути в гостиницу и отвечал на ее неожиданно интересные вопросы, у медиамагната сексуальное желание сменилось желанием заработать на этой провинциалке. Природное чутье не обмануло Илюшина, врожденный талант у Анжелы был. Вот только ему стоило сначала выучить девочку в приличном институте, а уж потом пускать ее в море московских акул. Но жажда скорой наживы и сны о бешеных рейтингах возобладали над здравым смыслом, и уже через полгода на столичном медианебосклоне засверкала новая недозвездочка, в недалеком прошлом рядовая ростовская «золушка». Беда Анжелы не в том, что она не хотела стать образованной, беда в том, что она не понимала как сильно ей это необходимо. Ведь ее жизнь превратилась в сказку. И она, вполне возможно что и справедливо, опасалась поговорки и продолжала иметь журавля, пока долбанная синица летает к дождю, как сама иногда выражалась звезда прайм-тайм. Ее вполне устраивало брать интервью у звезд. Ведь они никогда не кончались. Умирают одни, очередь двигается – приходят другие. И публике нравилось. В восемь часов вечера, чуть ли не половина психически здорового населения страны, уютно жующая перед экранами свои вкусные ужины, быстренько глотала все недожеванное и с замиранием сердца (или того что у психически здоровых его заменяет) прислушивалась к позывным вечернего выпуска « Гости с…» с Анжелой. Первый год пролетел счастливо и беззаботно. Анжела наслаждалась свалившимся успехом, и снова почти поверила в Деда Мороза. Она надарила кучу подарков родителям и подругам, сделала себе грудь и губы, сменила нескольких любовников. Но прошло время, и в ней проснулось новое чувство. Она не знала, что столичная жизнь со временем превращает здоровые амбиции в тщеславие, любовь к жизни в жажду славы, а честолюбие в корысть. Теперь девочка сама захотела стать звездой. И начала сама себя съедать, кусочек, и без того не жирной души, за кусочком. Депрессии сменяли одна другую, нервы сдавали. Анжела начала огрызаться на знакомых и коллег, не в силах пережить свои комплексы. Последней каплей был легкий южный акцент, от которого, как ни старалась журналистка, избавиться не сумела. Как ни убеждал ее Илюшин, что именно из-за него она так мила зрителю, Анжела не верила. Настроение стало влиять на работу, и вот уже главный редактор начал подумывать, а не совершить ли ему еще один вояж по стране в поисках талантов. Беркер был своего рода местью Илюшина, за сорванный Анжелой прием по случаю десятого дня рождения их телеканала.

С таким настроением девушка обратилась к писателю с первым вопросом:
- Леонид Иванович, расскажите нам, почему вы решили стать писателем, вам наверное захотелось денег и славы?
Секунду помолчав, Беркер стал громко хохотать, но приступ почти мгновенно сменился озлобленным взглядом, заставившим Анжелу повыше поднять перед собой планшетник, будто он мог ее защитить.
- Девочка, ты знаешь, что тебя зря называют лучшим интервьюером нашей страны? Во времена, когда я начинал заниматься литературой, чтобы заработать или прославиться, надо было идти на завод или в летное училище. А я просто не мог не писать, одно время пытался, но как видишь ничего не вышло.
Журналистка решила быстренько сменить тему, пока неадекватный писатель не кинулся на нее с кулаками.
- А кем бы вы стали, если бы профессии писателя в природе не существовало?
- Это уже лучше, - Беркер позволил себе легкую улыбку, - мне кажется, что повернись история таким образом, меня бы на свете не было. Ведь не мы же в самом деле рождаем литературу, наоборот, она рождает писателей. Вы спросите, а кто родил первого писателя, тогда, когда еще ничего не было написано? Литература это дух. Дух нашей жизни и сознания, дух нашего языка и времени.
- А какая литература родила, вас? Как писателя? Когда вы начали свою карьеру? – Анжела мало что поняла, но, решив не раздражать Леонида Ивановича, зацепилась за единственные понятные слова.
- В двадцать лет я прочел Кафку. Все что смог найти и крепко задумался. Он ведь подошел очень близко к тайне литературы. Кафка писал нечто неподдающееся классификации. Не пьесы, но очень театральные, не романы, но с глубоким смыслом, не комедии, но до абсурда смешные, не зарисовки, но меткие и точные. Я долго размышлял над тем, с чем же я все-таки столкнулся. И однажды понял. Видишь ли, Кафка пытался создать абсолютное произведение. Произведение, описывающее жизнь и вселенную, всю целиком, без остатка. Произведение, которое объясняло бы все. Это как универсальный физический закон, описывающий все процессы, происходящие с материей и временем. Своего рода утопия, но я в нее верю. Кафке не хватило одного шага для того чтобы нащупать верный путь. А я его нащупал. Я прошел тот же путь, что и великий Австриец, и остановился там же где и он, чтобы перевести дыхание. Роман, за который я получил нобелевскую премию, и есть моя остановка, мой «Процесс». Пьесы, которыми так восхищались тупоголовые критики всего мира, я писал только ради денег, чтобы в комфортных условиях творить свой философский камень. И спустя двадцать лет я поднялся на следующую ступень. Но страх остановил меня. Я почувствовал себя Франкенштейном, я открыл ящик Пандоры. Я создал величайшее произведение, я написал заклинание. Это был рассказ. И он исполнял самые сокровенные желания читателя. Магия, божественное чудо, назовите как угодно. Произведение-заклинание это последняя ступень, на следующей меня ждал абсолют, но шагнуть на нее я так и не решился. Я старый человек, многое видел, о многом знаю, многое помню. Я хорошо представляю, что может сделать с миром это знание. Я сжег рассказ и почти год не прикасался к бумаге. Я надеялся, что время лишит меня способности творить. И вот, дрожащий перед неизвестностью, я написал еще один рассказ. Увы, он тоже стал заклинанием. Я сжег и его. После этого я перестал писать, совсем.
Леонид Иванович отпил большой глоток из бокала, перевел дыхание и вопросительно уставился на моргающую ничего непонимающими глазами Анжелу. Немая сцена длилась секунд десять. Анжела, наконец-то пришла в себя, тряхнула головой и с издевкой спросила Беркера:
- Смеетесь, вам уже о том свете пора думать, а вы мне тут сказками голову морочите. Не хотите давать интервью, скажите прямо, у меня особого желания слушать старого импотента нет. Или вы просто так отмазались, наверняка исписались, не смогли найти себя в новой динамичной стране, а теперь оправдываетесь, скармливая простакам бородатые сказки.
- Значит, не веришь? – хитро улыбнувшись, спросил писатель.
- Вот ни единому словечку!
- Проверить хочешь? Скажи о чем мечтаешь, а я напишу для тебя рассказ-заклинание и ты убедишься на себе!
- Ну как же сказала! А вы потом будете перед смертью вспоминать меня и смеяться над моей наивностью и глупостью. Не дождетесь. – Анжела договорила и состроила скучающую гримасу.
- Можешь и не говорить, - спокойно ответил Беркер, - у тебя же в глазах все читается.
Анжела хотела съязвить, но не успела ничего произнести. Леонид Иванович с удивительной для его возраста легкостью вскочил с места и бросив через плечо:
- Пять минут, и можете уходить, - скрылся в соседней комнате. Как только он вышел, журналистка зашипела на Андрея:
- Чего ты стоишь, остолоп? Не видишь, твой Булгаков спятил. Камеру в охапку и ходу отсюда. Ну, я Илюшину такое устрою.
Но сбежать им не удалось, пока они возились в прихожей, натягивая обувь, появился Леонид Иванович с листком в руках.
- Не забудьте мой подарок, - он сунул листок в руку Анжеле, - прочитайте перед сном и вы поверите мне.
Анжела в ответ быстро-быстро закивала и, захлопывая дверь, сказала напоследок:
- Конечно, прочитаю. Всенепременно, придурок чокнутый.
Прислушиваясь к звуку удаляющихся шагов, Беркер довольно пробормотал:
- Лучший интервьюер страны, н-да… - и пошел пить чай.

Вернувшись в офис, Анжела устроила Илюшину форменную истерику. Шеф, привыкший к постоянным капризам и нервным срывам своей подопечной, философски отнесся к излияниям журналистки. Выслушав ее рассказ и отсмотрев материал, он велел сдать его в архив, а Анжеле посоветовал посетить спа-салон или сходить по магазинам, чтобы успокоить нервы. Молодая звезда сделала и то и другое. Дома она выпила два бокала шампанского и приняла ванну. Ее мысли были уже далеко от случившегося днем, но доставая из сумочки телефон, она заметила листок – прощальный подарок Леонида Беркера. Брезгливо держа его двумя пальцами, девушка собиралась уже выкинуть рассказ-заклинание, но врожденное любопытство, присущее всем женщинам предательски заставило руку остановиться на полпути к урне. «Посмотрим на что ты все-таки способен, товарищ Беркер» - подумала Анжела.
Нырнув под одеяло, девушка потянулась, дернула шнурок светильника и, развернув листок, принялась читать.
Два абзаца она, казалось, читала вечность. Красивые слова складывались в красивые фразы. Она бы не смогла, прочитай текст даже сто раз, сказать, о чем именно он был. Но в момент прочтения, она точно знала, что этот текст – совершенство. Всей отпущенной природой интуицией, всей своей душой, Анжела верила в то, что читала. Она одновременно была и поражена открытием ( в голове пролетела мысль «а старик-то не обманул») и удивлена происходящими с ней переменами.
Это ощущение длилось не больше минуты, но Анжела точно знала – она уже не та, какой была раньше. Мгновение и девушка все поняла. Это было так ясно и просто, и в тоже время так немыслимо. Ее мечта исполнилась. Вдруг, кто-то выключил и вновь включил свет.

Свет. Красота. Повсюду свет и красота. Она купалась в лучах света и сама была красотой. Как же это было прекрасно. Мечта сбылась, и старик не обманул. Анжела готова была расцеловать вздорного сумасшедшего за то, что он подарил ей ни с чем несравнимое

счастье. Когда зрение привыкло к ослепляющему свету, она заметила внизу сотни красивых людей. Она почувствовала их мысли. Они восхищались. Восхищались окружающей их красотой и ее великолепием. Её совершенством. Триумф Анжелы видели все. Она дарила свет людям. Дарила им счастье видеть себя и наслаждаться своей красотой. Чистая, веселая и сумасбродная радость заполнила все существо Анжелы. Она стала звездой. Стала ярче всех окружающих, и все смотрели на нее снизу вверх. Смотрели и не могли отвести взгляд. Она светила и блистала. Она была на вершине блаженства, когда старые воспоминания стали пробиваться сквозь пелену новых впечатлений. Она узнавала место, в котором собрались все эти люди, те, кому она дарила свет и красоту. Те кого она наблюдала внизу. Анжела не успела почувствовать ужас, подступавший к ее сознанию. Она только уловила его холодное дуновение, когда осознание пришло, ее личность угасла. Но напоследок молодая ростовская «золушка» вспыхнула ослепительно ярко. Вспыхнула и погасла.
На открытии Большого театра гости особенно восхищались Анжелой. Люстра в этот вечер блистала ярче любой звезды. Люстра, которая раньше была человеком.

[Джен Эйр]

Спасибо автору за работу, читала с воодушевлением до 3 части..а потом как-то показалось все искусственно, особенно с момента убийства. Возможно,получилась бы хорошая мелодрама или драма из данного произведения. Но я все-таки за позитивный финал. Как-то на одной волне грустно все проходит. Я не поняла,что считать кульминацией- появление любви или смерть девушки. После прочтения совсем горестно стало на душе) Не хватает позитива.

[[deadman]]

Спасибо за отзыв. Финал действительно неудачный. Никак не соберусь переделать.

[Джен Эйр]

Спасибо за отзыв. Финал действительно неудачный. Никак не соберусь переделать.

Жаль,у меня пока нет прав на создание темы...Позже может тоже что-нибудь выложу для критики)