Пес VS [deadman], проза

[[deadman]]

начнем

[[deadman]]

извиняюсь за ошибки.

Сын своего отца.


Он очнулся в темноте. Ощупав руками стены, мужчина понял что находится в темнице. Каменный мешок в котором его заточили едва позволял встать во весь рост. Шершавая поверхность стены упиралась в низкую массивную дверь. Исследуя свою тюрьму он наткнулся на кувшин. В нем была вода. Утолив жажду, пленник сел на сухой песчаный пол и попытался собраться с мыслями.
Он вспомнил вечер в доме своей любовницы. Кубки наполненные вином, отблеск факелов на серебре зеркал, голые юные тела окружали его. Они были повсюду: на коврах покрывающих мраморный пол; на покрытом леопардовыми шкурами ложе; в креслах напротив заставленного яствами стола. Блестящие потом они извивались подобно скопищу змей пытающихся согреться. Девушки и юноши предавались любви. Жадные языки сплетались в поцелуях, плоть сливалась с плотью, срывая с юных губ похотливые стоны. Жар очага смешиваясь с жаром оргии дурманил и без того затуманенный ум. Запах вина, дыма и женских соков превращал реальность в сон. Он вспоминал себя в этом действе. На мягких подушках он ел сочный персик пока юноша с бархатными как ночь волосами ублажал его. Он вспомнил имя этого красиво человека. Его звали Ариэль, сын Лота. Он встретил его за два дня до этого вечера на берегу ручья. Юноша был один и не замечая незнакомца, пел, соревнуясь с ручьем в звонкости и чистоте звука. Мальчик по сравнению с ним. Соблазнить его не стоило труда. Немного лести и похвалы, немного таинственности и напускной доброты. И вот девственный юноша уже его раб, раб любви которую он ему внушил. В этот богатый город он пришел из Адмы. Последний город пятиградья легко покорился ему. Самые невинные девушки и юноши уже были с ним. На следующий день он хотел уйти. Его ждали другие города. Но планы нарушила десятка стражников. Они ворвались в дом когда пресытившиеся утехами и вином молодые люди лениво ласкали друг друга. Он не успел даже встать и перед тем как провалиться в забытье увидел прекрасные глаза Ариэля.
Мужчину звали Хейлель Ха-Элохим. Наверное не нашлось бы на свете женщины посчитавшей его не красивым. Тридцать три прожитых года не оставили заметных следов на его лице. Оно было по юношески свежим и только солнце выкрасило кожу в приятный бронзовый цвет. Темные волосы чуть ниже плеч гармонично дополняли умные, цепкие карие глаза. Острые скулы смягчала ироничная полуулыбка не покидавшая лица даже в моменты задумчивости. Рост, ширина плеч, мышцы угадывающиеся под нехитрой одеждой, все говорило о силе и стати Хейлеля. Несмотря на свое пленение он был спокоен. Дотронувшись до головы легким движением он убедился что кровь успела высохнуть. Сделав еще пару глотков из кувшина, он облокотился о стену и вновь погрузился в воспоминания, перебирая их в своей памяти как драгоценные камни...

Это утро встретило Лота нестерпимой жарой. Горячий южный ветер швырял ему в лицо пригоршни песка. Платок, которым Лот прикрывался, не мог защитить все лицо и слезы из раздраженных красных глаз застилали его взор. На узкой торговой улочке, заполненной истеричными криками торговцев, он постоянно натыкался на прохожих. Сегодня его раздражало все. Дети, вертящиеся под ногами, запахи пряностей и рыбы с торговых рядов, собственное неуклюжее толстое тело. Он чувствовал что воняет потом и злился еще сильнее. Причиной такого настроения уважаемого главы совета старейшин города был позор. Позор Ариэля. Позор который теперь станет позором всей семьи. Но прежде всего косые взгляды, ухмылки и шепотки навлечет на себя он. Шестьдесят лет он прожил в этом городе, зарабатывая себе репутацию уважаемого человека. Практичного и осторожного старейшину год назад выбрали главой совета. Наконец его мечта сбылась, но не успел он насладиться плодами своей победы как его сын за одну только ночь перечеркнул все его старания, всю его работу. Накануне его дом посетил начальник стражи и поведал ему о странном незнакомце третьего дня прибывшем в город пешком со стороны Адмы. Он рассказал о том как его люди заметили незнакомца в компании Ариэля и двух молодых нищенок. Рассказал о том что выследили их в доме вдовы торговца сукном с площади Бен-Амми. Припугнув служанку им удалось узнать что твориться в доме. Сначала Лот не поверил. Он хорошо знал своего сына. Скромный застенчивый юноша сторонился людей, предпочитая им общество птиц и зверушек на берегу ручья за северными воротами города. Но начальник стражи говорил убедительно. Тогда Лот попросил вернуть сына домой, а незнакомца тайно убить. Но начальник стражи объяснил ему что убивать путешественника опасно. Его могут начать искать родные или покровители. Случиться могло всякое и для начала они решили заключить его в тюрьму и допросить.
Стоит ли говорить что прошедшей ночью Лот не сомкнул глаз. Он все рассказал жене, обвинив ее в поступке сына. Сорвав на ней свое негодование и страх огласки глава старейшин немного успокоился и стал дожидаться вестей от начальника стражи. Через три часа после рассвета в дом вошел посыльный и вручил Лоту письмо.
Жадным взглядом он прочел его:
« Уважаемый друг. Наш знакомый пришел в себя и полон желания побеседовать с нами. Жду Вас у себя через час.
Моав.»

Взяв платок и накидку Лот бросился прочь из дома, а встревоженная жена спустя пару мгновений тоже куда-то засобиралась.

Дом Начальника стражи как и здание совета располагались на единственной площади в городе. Кроме них площадь окружали дома знатных торговцев и высоких армейских чинов. Увидев приветственно улыбающегося Моава на ступенях крыльца Лот все же взял себя в руки. Надежда на удачный исход дела оставалась. И надежда неплохая. Все же Моав своей должностью начальника стражи обязан именно ему, а значит сделает все для сохранения тайны. Обнявшись двое мужей вошли в дом и уединились в просторной комнате усевшись за стол. Пригубив холодного вина, Моав тихим спокойным голосом произнес:
- Лот, друг мой! Чтобы сохранить твою тайну и не покрыть твое имя позором мы должны действовать быстро. Не узнав достаточно о пленнике нельзя лишать его жизни. Он может оказаться кем угодно. Не будем рисковать, допросим его вдвоем. Если он мелкий никчемный человек – наша проблема решена. Убьем его и забудем это досадное недоразумение. Если же он окажется знатным вельможей или крупным торговцем из другого города извинимся и отпустим...
Услышав последние слова Лот вскочил с места и собрался уже было кричать, но начальник стражи жестами успокоил его и призвал сесть на место.
- Итак, друг мой, мы извинимся и отпустим его и даже заплатим за принесенное оскорбление. Но выйдя из моего дома он не проживет и часа как с ним случится какая нибудь смертельная неприятность.
Хитрая улыбка на лице Моава выражала самодовольство и уверенность в своей правоте. Рассудив, Лот нашел идею друга более чем разумной и согласившись пожал ему руку.
- Тогда немедленно отправимся туда где ты его прячешь. Пока не решен этот вопрос я даже дышать нормально не могу, - глава совета в подтверждение своих слов шумно вздохнул и выдохнул.
На что невозмутимый начальник стражи с ехидной улыбкой ответил:
- Не надо никуда идти. Он у меня в подвале. Сейчас его приведут, а пока выпей вина. Бояться должен он, а не ты.

Хейлеля ввели двое крепких стражников с короткими мечами наголо и усадили напротив хозяина дома и Лота.
Один из стражников добротно связал пленнику ноги и руки.
- Выйдите за дверь и оставайтесь там. К нам никого не пускать и по первому сигналу сразу сюда, - скомандовал Моав.
Хейлель с интересом рассматривал своих пленителей, но видимо быстро охладев к ним, принялся блуждать взглядом по убранству комнаты. Лота такое поведение озадачило, а Моава, напротив, воодушевило. Первого по причине осторожности, второго – самоуверенности.
- Итак уважаемый, - властным тоном начал Моав, - расскажите мне и главе совета кто вы и что делаете в нашем городе?
- Меня зовут Хейлель Ха-Элохим. Я путешественник и к вам прибыл из Адмы, - спокойно, но не опуская гордой головы отвечал пленник, - и если бы не ваши молодцы я бы уже был на пути в Иерихон.
Лоту понравилось сговорчивость Хейлеля и его готовность отвечать, Моав наоборот, расстроился, рассчитывая заставить отвечать пленника силой своего авторитета, он потерял прекрасную возможность блеснуть собой перед покровителем.
Заметив нерешительность начальника стражи, Хейлель спросил:
- Так мне объяснят все таки за какой проступок я задержан помимо своей воли?
Снова взяв себя в руки, Моав решил все же узнать о своем противнике побольше.
- Это успеется. Расскажите в начале о себе. Откуда вы родом? Кто ваши родители? Чем занимались на родине, перед тем как стать скитальцем.
Хейлель невозмутимо ответил:
- Мой отец живет далеко отсюда. И его имя вам ничего не скажет. Своей матери я не знал вовсе. Когда то давно я был воином, но это в прошлом.
«Замечательно, - подумал Моав, - теперь он мертвец». «Я спасен, - вздохнул Лот, - труп никому ничего не расскажет» Впервые за вечер их мысли вторили друг другу. Бросив лукавый и довольный взгляд на Лота, Моав обратился к пленнику уже без какого либо намека на уважение:
- Этот добрый человек, - кивок в сторону главы совета, - обвиняет вас в преступной связи с его чадом – Ариэлем. Я, как ревнитель порядка в городе, обвиняю вас в бродяжничестве и нарушении мирной, богоугодной жизни его жителей, в нарушении душевного спокойствия порядочных людей. Вы не только соблазнили молодых девушек и юношей, но и предавались разврату в доме вдовы Лилит на этой площади. Рядом с храмом и зданием совета старейшин. Это серьезнейшее преступление, требующее соответствующего жестокого наказания. Есть вам что ответить?
Моав смотрел с вызовом, но Хейлель тем же ровным тоном с улыбкой на лице ответил ему:
- Никого не принуждая силой, я предавался любви. Я любил их в тот вечер. И люблю их сейчас. Разве любовь не богоугодное дело? И разве не все равно где любить друг друга, рядом с храмом или вдали от него?
Лот не выдержал и бросил в лицо пленника несколько жарких, гневных фраз:
- Что знаешь ты о любви, бродяга? Бог против разврата между мужчинами! Мой сын никогда бы не полюбил тебя!Ты его опоил! Опоил!!! Нельзя любить и вдову, и шлюх, и моего сына! Нельзя!!!
- Можно, - пристально глядя в глаза Лоту проговорил Хейлель, - и будь вы по умнее, я полюбил бы и вас!
От такой наглости Лот покраснел и Моав от греха подальше позвал стражу, чтобы та увела пленника обратно в подвал. Все было решено. Ночью они убьют этого наглеца и вывезут тело за город. Моаву предстояло все устроить, а Лоту не мешало отдохнуть и успокоиться. Все обсудив глава совета и начальник стражи расстались до вечера.

Пока происходил этот разговор жена Лота Мария встретилась со своей сестрой женой Моава и узнала у нее все подробности случившегося. Обе они уже долго были замужем и имели свои тайны, как и способы их добыть. Мария, женщина богобоязненная и по своему добрая, не могла спокойно воспринять новость о готовящемся тайном убийстве чужеземца. Какие бы чувства она не питала к нему, она понимала что в грехе виноват кроме него и ее сын. И уж тем более она не хотела чтобы ее муж был причастен к такому постыдному заговору и убийству. Поразмыслив и обсудив дело с сестрой она приняла единственное доступное ей решение - предупредить пленника. Написав несколько строк она отдала бумагу сестре, взяв с нее обещание лично передать его Хейлелю.

Вот как получилось что вернувшись в темницу он обнаружил под кувшином с водой листок с наскоро начертанными словами:

« Чужеземец, ночью тебя убьют. Если можешь беги, если нет – прости меня и сына моего, Ариэля.
Мария, жена Лота.»

Несколько мгновений красивое лицо Хейлеля оставалось бесстрастным. Но в следующую секунду взгляд его просиял и он звонко, по-детски рассмеялся.

Попытка Марии спасти пленника была обречена. Дверь и стены темницы не имели изъяна, да и никто не входил к нему с ножом или мечом. В то время пока он был на допросе правая рука Моава плеснул в кувшин несколько капель яда и красивый Хейлель Ха-Элохим уснул, с тем чтобы больше не встать.

В окрестностях города у подножия холма соленый морской ветерок легко дразнил молодой кустарник. Его несмелые порывы то поднимали, то опускали кусок грубой ткани которым было накрыто мертвое, успевшее остыть тело Хейлеля. Полная луна светила ярко, выхватывая из темноты все еще красивое лицо путешественника. В нем не изменилось ничего. И только неуклюжая поза в которой он лежал напоминала о смерти.
Неожиданно ветер стих и все вокруг замерло, словно решив умереть вместе с Хейлелем. Но тут же в вершину холма, затмевая яркостью луну ударили сразу две молнии. И моментально превратились в фигуры людей. Ослепляя сиянием склоны холма они плавно спускались к подножию. Свет исходящий от них по мере приближения к телу мужчины становился все мягче и когда они оказались подле него практически иссяк, угадываясь только в глазах и в цвете длинных прямых волос. Одна из фигур наклонилась к Хейлелю и, что-то прошептав тому на ухо, отошла назад. В ту же секунду тело мужчины дрогнуло, он открыл глаза и легко поднялся с земли, будто очнувшись от здорового целительного сна. Хейлель Ха-Элохим улыбнулся и произнес:
- Здравствуй, брат Уриил. Здравствуй, брат Михаил.
- Здравствуй и ты, брат Сатанаил, - в один голос произнесли ангелы, но лица их оставались серьезны.
- Слушай меня, Сатанаил, - продолжил Михаил, - Отец наш прощает тебе непослушание. Ты снова будешь служить ему, но уже здесь, на земле. Милостью своей, он возвращает тебе всю дарованную от рождения силу. На берегу Мертвого моря тебя ждет Гавриил. Он объяснит остальное. А нам надо закончить здесь. За то что посмели убить сына Его, города пятиградья будут стерты с лица земли. А теперь, ступай брат.
Сатанаил, помолчав немного, обратился к Михаилу:
- В Содоме живет юноша, его зовут Ариэль...
- Он грешник, - прервал Михаил.
- Он очень красивый грешник, - мягко улыбаясь поправил его брат.
- Хорошо. Он спасется. Теперь иди.
- И еще передай Отцу, что я ненавижу его.
- За что?
- За то, что у меня не было матери.
Закрыв на секунду глаза Денница вспомнил свои крылья, и вот они уже уносили его прочь от Содомы навстречу Мертвому морю.

Спустя несколько минут, Сатанаил наблюдал с высокого скалистого берега, как вдали полыхают Содом, Гоммора, Адма и Севоим. Он вздохнул, совсем по-человечески и расправив крылья слетел вниз. Впереди его ждала не очень приятная, но такая нужная работа...

[Пес]

Дико извиняюсь, в течение сегодняшнего дня и ночи выложу работу.
deadman, твой рассказ до выкладки не читаю, хотя и очень интересно
Я скоро!

[Пес]

Еще раз приношу свои извинения за задержку.


Несколько дней из жизни юного корреспондента
- У вас в голове еще мало, что есть, - говорит Никитич и, улыбаясь, глядит на юнкора.
Он, то есть Никитич, низенького роста, ощутимо толстый и рыхлый. Говорит всегда медленно, растягивая предложения. Специально, чтобы прислушаться все успели.
На посту главного редактора областной газеты он проработал лет тридцать. А может и больше. Честно говоря, не важно. Потому что кажется, что он таким уже родился. Маленьким, важным с огромной раковиной-редакцией, из которой носа не высовывает никогда.
- У вас какая сильная сторона? Конкретика! Потому вас и выбрали для этого задания. Езжайте на место, выясняйте детали и пишите. Нам нужны проблемные материалы.
Никитич прерывается, ему необходимо время, чтобы выработать свой особый взгляд. Немного грусти, отеческой заботы и, конечно, усталости. Неплохо бы еще откинуться в кресле…да, вот так вот, и сомкнув пальцы в шалашик, на долю мгновения прикрыть глаза.
Одному Богу известно, каким в эти минуты видит себя сам Никитич. Одно без всяких сомнений – он себе нравится.
- Все понятно. Спасибо. Иду работать, - юнкор закрывает дверь и, ловя сочувствующий взгляд секретаря в приемной, кривит лицо так, словно его тошнит. Понятно от кого. Наверное, так делать не надо. Невежливо. Но в каком-то смысле, правда, тошнит, а в каком-то, того требует обстановка. Тут ты или показываешь, как благоговеешь или корчишь рожу. Можно, конечно, просто выйти с равнодушным лицом. Но секретарь ведь тоже человек, и ему скучно сидеть здесь. А так, хоть как-то оживится. Улыбнется в ответ, сожмет плечи: мол, а я при нем все время, мне-то каково?
С пятого этажа на четвертый. За два с лишним года юнкор не удосужился сосчитать ступеньки, да и как их считать, когда перепрыгиваешь сразу через две-три? Две за одну? Или спускаться медленно, отсчитывая про себя ребра пыльной лестницы? После планерки у редактора, лучше скорее слететь вниз и укрыться на время в кабинете. Подавить в себе раздражение. А уж, когда после планерки следует приватная беседа с главным, и подавно.
_
- Ох, у меня столько мужчин было! А я ведь никого не любила. Встречалась, помню с одним, ухаживал очень, старался понравиться. Давно это было, сколько лет назад и не скажешь. А тут сталкиваюсь с ним недавно на улице– такоооой мужик, и куда я раньше только смотрела?-
Тонкие черты лица – почти птичьи. Изящная белокурая женщина, про которую никто не скажет, что ей под сорок. Напротив ее ровесница – улыбчивая, живая и какая-то плотнозубая. Того и гляди съест тебя ненароком, если уж очень аппетит разыграется.
Слушает блондинку и улыбается. Изредка роняет слова в ответ, когда уж очень утомляет ее собеседница, хмурится в сторону, а потом, состроив внимательный взгляд, снова устремляет глаза на подругу.
Речь вдруг заходит о редакторе и его бухгалтере. Говорят о том, что их связывают не только деньги. Хотя, конечно, крепче оных ничего объединять этих людей не может.
- Я тут из командировки возвращалась. Так водитель все рассказал. Внебрачный сын у редактора в одной деревеньке живет. Не раз к бухгалтеру редактора домой в гости возили. А недавно, представляете, сама видела. Приглашал Никитич на юбилей в ресторан, так во время празднества бухгалтер чуть ли не по правую руку от него сидела.
Все понимающе улыбаются, пьют кофе. В каком-то смысле отыгрываются за те унижения, которыми сдобрена каждая планерка.
Собеседница белокурой дамы под сорок, проработавшая в газете дольше всех, говорит:
- А знаете, у него пунктик на бухгалтершах. С предыдущей тоже похожее было. Так ведь удобнее дела свои проворачивать, когда постелью связаны.
Лениво, покачивая ногой, она добавляет:
- На той он чуть ли не женился. Еще чуть-чуть и до развода бы дело дошло.
Внезапно ее прерывает сотовый телефон. Напряженно слушает, потом в гневе бросает трубку. Звонил муж. И вот уже разговор переходит в другое русло, и сетуют подруги, что если бы знали, с кем в итоге придется жить в одном доме, то, конечно, никогда замуж бы не вышли.
- Вот все это меня же и останавливает. Как посмотрю на ваши с Сергеем отношения, так и раздумываю снова в брак вступать, - протягивает разведенная блондинка.
- Ты же все делаешь для семьи, а он только для себя живет! – добавляет она, начиная покрывать лаком ногти.
Та принимает ее утешения, как дань. Наконец-то все принимаются за работу. Правда, изредка блондинка, оторвавшись вдруг от компьютера, принимается рассказывать про то, как провела вчера вечер и с кем.
Немного еще поработав в редакции, юнкор уходит. Как всегда раньше других. Да и что, к слову, можно высидеть здесь? Никитич же требует «кровавых кусков жизни», таких материалов, чтобы все поняли, как плохо и безрадостно жить.
_
Ветер стегал по лицу. Февраль морозный, почти бесснежный за мгновения выпивал все тепло, и, казалось, даже глазам становилось холодно.
Юнкор поежился, подумав, что лучше бы было остаться в кабинете. Однако, что разговоры коллег, не они главная причина сегодняшнего ухода – редакторское задание.
Написать нужно о том, что приюта для бездомных в городе нет. Дежурная тема, и юнкору-то досталась потому, что все в редакции об этом уже писали, кроме него.
Он уже успел на днях побывать в травматологической больнице, пообщаться с обмороженными бродягами. Вид одного из них до сих пор бередил душу – изъеденный многолетним голодом пожилой уже человек с беспокойными, дергающимися широкими, как пуговицы, глазами. В момент прихода юнкора он ел – на место отрезанной по локоть руки была приделана пластиковая бутылка, в горлышко воткнута ложка, которой больной и зачерпывал суп из тарелки. Ног у несчастного тоже не было. Да и вся палата была такая: кто обезножен, обезручен, а кто и вовсе лишен и того и другого.
Пробыл там юнкор больше часа. При нем приходил к больным венеролог, обрадовать одного татуированного с отнятыми ногами, что тот заражен сифилисом и потому не светит ему обосноваться в центре для бездомных, что расположен в другом городе. Просто выпишут бедолагу и все – иди, куда хочешь и живи, как Бог на душу положит. То, что места ему нет в упомянутом центре татуированный, будто и не услышал. Он все шептал в воздух: «Да я же только с Танюхой спал, как же так?.. С чего сифилис?..
Перенаправили юнкора бездомные к себе – на теплотрассу. Посмотреть, что к чему. Приют-то им и не нужен, как они сказали. Ночлежку бы… А то в приютах курить не разрешают и молиться принуждают - они знают, слышали. Кому такая жизнь понравится?..
_
Всюду валялись бутылки. Какие-то книги. Одеяла. Неподалеку от труб был сооружен костерок, над ним грелся чайник. Среди бела дня на обитаемой теплотрассе, что находилась позади художественной школы, почти никого не было. Только трое грелись на трубах. Они и встретили юнкора.
- Пить будешь? – деловито спросил мужчина с надвинутой на лоб шапкой и очень удивился, услышав, что нет.
- Ты подсаживайся к нам, - сказала одна из женщин, - холодно же, - добавила она, запрокинув через несколько секунд стакан «Максимки», технического раствора на спирту, предназначенного, кажется, для очистки машинных стекол.
- Нет, спасибо, - смутился юнкор.
На него здесь уже никто не обращал внимания, и чтобы, хоть как-то выйти из этого положения, он спросил всех присутствующих разом:
- Вы читать любите?-
Разбросанные повсюду книги выудили у него изо рта эту глупость, и ничего, право, удивительного не было, когда мужчина, тут же вскинувшись, заявил, что у них большая подборка порнографической литературы, и они с охоткой ее продадут.
- Не, не надо, - как идиот, протянул юнкор, и совсем уж было смешался, как одна из женщин стала пересказывать содержание одного из читанных ею любовных романов. Да сплошь на нецензурном языке, словно иных слов, кроме бранных, она уже и не знала. А потом вдруг, сбившись с пересказа книги, стала говорить о себе. Мол, зовут Ниной, из дома выгнал внук. Живет там теперь с какой-то кралей, а ее даже на порог не пускает. Вот и мотается она так по городу уже несколько лет.
Рассказывая, Нина не перестает прикладываться к стакану. Ее сосед не скупится, подливает время от времени заветную жидкость, не дающую застыть от холода.
Еще немного, и юнкор уходит. На часах одиннадцать утра, а эти люди уже пьяны так, что и говорить толком не могут.
_
- Как вы хорошо выглядите сегодня, - говорит на следующее утро юнкор блондинке, прихорашивающейся у зеркала.
- Да-а, - сияет она, - а знаешь, почему?..
И она начинает рассказывать про очередного знакомого, который остался у нее вчера ночевать.
- Раньше, - делится она опытом, - мне секс вообще не нужен был, а теперь! – блондинка жмурится: не могу без него….
Юнкор надевает наушники, но это не спасает, и минут десять еще приходится слушать о личной жизни коллеги.
А, между тем, статья про недостроенный приют для бездомных людей почти готова.
Получен комментарий от чиновников, клятвенно заверяющих, что еще полгода, и все будет.
Пухлый и доброжелательный социальный работник накануне долго показывал юнкору планы и картины с изображениями будущего приюта. Улыбался широко и радушно, предлагал чай и кофе.
Врач из областной больницы за день до этого делился своей теорией, почему же люди уходят на улицы. Просил написать жестче.
_
- За это мы можем и похвалить нашего юного корреспондента, - приподнявшись со стула, редактор делает обзор газеты.
- Написано живо, присутствуют кровавые куски жизни, - он на мгновение замирает, а потом изрекает:
- Есть, конечно, минусы. Длинновато получилось. Старайтесь быть лаконичнее. Так-то, конечно, видно, как болит ваша душа за них и это хорошо. Удалось показать позицию нашей газеты, стоящей на том, что приют должен быть. В общем, с заданием справились, - поучает Никитич, переходя к разбору других статей. Комментируя материал, приуроченный к юбилею Некрасова, замечает:
- Как же удавалось людям, жившим такой грязной жизнью, создавать вечное?- говорит он, имея в виду непростые отношения поэта с женой редактора "Современника".
И со значением вздыхает. Вздыхают и журналисты, и бухгалтер, присутствующая на летучке. Ведь, правда, же непонятно, как это кто-то может любить кого-то.

[tolkiendil]

___Итак, уважаемые дуэлянты пусть и с некоторым опозданием, но выложили свои рассказы, которые я с интересом прочитал и которым в ближайшее время планирую дать обстоятельную (как надеюсь) оценку. Хотелось бы, однако, чтобы первым это сделал кто-то из старших товарищей – судей, дабы подать пример мне, молодому и неопытному.

[[deadman]]

ждемс)

[Siste Vinter]

Запамятовал какая у нас система оценки? 5 или 10 баллов? Как я понял, никаких ограничений по жанру и теме задано не было? Критика обещает быть жесткой и бескомпромиссной, поэтому всех женщин и детей просим отойти от экранов на пять метров.

[[deadman]]

а не 6? дети уже спят, а женщины посильнее некоторых мужчин бывают) никаких ограничений.

[tolkiendil]

а не 6? дети уже спят, а женщины посильнее некоторых мужчин бывают)

___Угу, согласно Правилам клуба судьи "оценивают работы дуэлянтов по 6-бальной шкале от 0 до 6".

Как я понял, никаких ограничений по жанру и теме задано не было? Критика обещает быть жесткой и бескомпромиссной, поэтому всех женщин и детей просим отойти от экранов на пять метров.

___Ограничений (кроме темы) и вправду никаких, но кажущаяся простота задачи – это палка о двух концах. С одной стороны Пёс и Дэд не стеснены практически ничем в выборе способов воплощения темы, но и спрос с их рассказов, написанных в таких, с позволенья сказать, тепличных условиях, будет очень строг. Это я к своему "судейскому" отзыву подвожу, если что.

___Кстати, после грозных посулов Siste Vinter я задумался: а не высказаться ли мне первым? Просто у моих коллег глаз намётан и рука набита – ещё, чего доброго, разберут по косточкам работы дуэлянтов и ничего мне не оставят. Итак, решено! Сию же минуту принимаюсь за рецензию.

[[deadman]]

условия конечно тепличные, но ради объективности, должен сказать, что они сведены на нет предложенной темой. навскидку даже не скажу что может быть сложнее отношений между родителями и детьми. для меня по крайней мере.