IPB

( | )

Rambler's Top100
Подписка на новости портала Цитадель Олмера
Правила Литфорума
Незнание не освобождает от ответственности.
Об аварии на сервере
Время и место каждого Подвига определяется Судьбой... Но не будет Героя - не будет и Подвига
Зурин Арктус
 Forum Rules 
ГБ2. Начало., Отрывки из разных линий.
V
Ник Перумов
15 April 2009, 2:02
#1


Уртханг. Kапитан Уртханг.
****

Kапитан
446
16.9.2003
666



  22  


Черное и серебряное. И капля красного. И волосы цвета молодого льда, развевающиеся по ветру. И пьяное, ни с чем не сравнимое чувство лежащего перед тобой беспомощного, распятого мира, покорно ожидающего, когда ты вступишь в свои права.

…Этот уголок Упорядоченного он выбрал почти случайно. Матерь-Эйвилль, Эйвилль-прародительница, сделавшего его тем, кем он стал — то есть существом истинно бессмертным и совершенным — велела искать «что понезаметнее».

Он нашёл.

Впереди его ждало ослепительное счастье, какое никогда не будет доступно никому из живого двуногого скота. Счастье упиваться их страхом, ужасом, криками и мольбами. Никакие палачи, никакие убийцы-расчленители и прочее, пока остаются скотом, не способы понять всю высоту наслаждения чужой болью и своей властью — властью причинять эту боль.

Существо в чёрном и серебряном звали Анг̕Аввар, и когда-то он был эльфом. Когда-то — до встречи с великой Эйвилль, показавшей ему совершенно иной путь.

…Он умел чувствовать и наслаждаться. Эйвилль оставила ему немало из привычных скоту удовольствий, разумеется, подняв их на совершенно новую высоту. Анг̕Аввар умел наслаждаться изысканной кухней и тонким вином, его тело не было лишено способности к плотским радостям. Наивен и глуп полагающий подобных ему «живыми мертвецами». Напротив, они — единственные истинно живые, победившие смерть, поставившие её себе на службу.

…Охотиться — это наслаждение. На-слаж-де-ни-е. Он проговаривал это слово по слогам, катал его языком во рту, словно кусочки сладкого. Когда за ненедобностью отмирают многие другие чувства — стыд, сострадание, сочувствие и так далее — но остаётся наслаждение, то это очень удобно. Ты помнишь — что-то было делать «нельзя», но теперь все эти «нельзя» остались лишь в туманной памяти. Тем не менее, совсем без этих остатков наслаждение утратило бы большую часть притягательности.

Страх, однако, оставался, и это было хорошо. Потому что совсем без него, без опасения проигрыша, наслаждение тоже потеряло бы немалую толику остроты.
Поэтому он то забивался в самую глубь неприступных гор, то, напротив, охотился чуть ли не средь бела дня на людных площадях. В пределах одно мира он не оставался такоже — спасибо великой Эйвилль, спасшей его от безрадостно-смертного существования.

Когда-то он был эльфом. Эльфом с долгим веком, но не истинно-бессмертным. А когда живёшь несколько столетий, умирать становится как-то уж совсем не с руки, не правда ли?

И потому Анг̕Аввар умирать не собирался, ни тогда, ни теперь. Эйвилль Великая указала путь, и она же даровала средства. С невиданной щедростью подарила ему не только бессмертие, не только могущество — она также открыла ему дорогу между мирами. Чем он мог отплатить за поистине бесценные дары? Только вечной признательностью и благодарностью.

Разумеется, ровно до тех пор, пока дарительница оставалась достаточно сильна, чтобы быть достойной его благодарности.

Гибель Эйвилль он ощутил тотчас, накатила и отступила жгучая судорога мгновенной боли, словно его окунули в огненную купель. Кажется, он даже заплакал — или нет, это заплакала его память. Призрачные слёзы, бесплотные воспоминания, содрогания тела, но не отсутствующей души.

Как бы то ни было, грустить и печалиться он не стал. Эйвилль Великая занимала видное положение при дворе самого Хедина, могущественного Бога, одного из двух Распорядителей Упорядоченного, управителей Сущего. От подобных начал Анг̕Аввар всегда старался держаться подальше, что было, конечно, не трусостью, а разумной предосторожностью. И потому, едва осознав, что Эйвилль больше нет, он счёл за лучшее убраться подобру-поздорову, так, чтобы меж ним и неподкупными божествами лежало бы возможно большее расстояние.

…В этот мирок он спустился как обычно, с изрядной осторожностью. Ограничивая себя поначалу, тем приятнее бывает сбросить все эти вериги впоследствии.

Когда угасло мерцание, всегда сопровождавшее последние мгновения перехода, унялось головокружение и прояснился взгляд, Анг̕Аввар обнаружил себя стоящим в глухой чащобе, у ног весело булькал ручеёк. Зелено, прохладно, и пробивающееся сквозь весеннее-свежую листву солнце. Анг̕Аввар поморщился. Нет, свет никак не мог ему повредить, лишь раздражал, подобно назойливому комарью.

Тем не менее, безлюдные леса были явно не тем местом, где Анг̕Аввар желал бы сейчас очутиться. Он — охотник, лучший из высшей расы, и в этот мирок он явился вовсе не затем, чтобы отсиживаться по чащобам.

Анг̕Аввар позволил себе холодную усмешку. Сейчас он направится вниз по течению ручья. Ручей вольётся в речушку, речушка — в речку, а та, в свою очередь, или в большую полноводную реку, или же в озеро, достаточно больше, чтобы на его берегах отыскались бы поселения живых.

Охотник вновь усмехнулся — и зашагал, вернее, заскользил мелкими шажками, бесшумно пробираясь сквозь чащу.

Когда ты бессмертен, время не имеет для тебя никакого значения. По-настоящему значит для вамира только одно – голод. А с этим дело обстояло неважно.
Ан-Авагар всегда гордился тем, что «это я приказываю своей природе, не природа приказывает мне». Голод? – я его одолею. В конце концов, ему доводилось слыхать о вампирах, пережидавших тяжёлые времена, употребляя одну лишь звериную кровь. Это, разумеется, не шло ни в какое сравнение с человеческой (или гномьей, или эльфьей), но позволяло выжить.
Но на сей раз всё выходило совсем по-иному. Сосущая пустота, словно внутри Ан-Авагара устроился кто-то дикий, страшный и голодный, медленно пожиравший сами внутренности эльфа-вампира.
Такое он пережил один только раз, давным-давно, сразу после своего обращения. Тогда ему казалось, что неведомая раньше пустота внутри втянет в себя его самого, так, что он исчезнет без следа, «сожранный собственным желудком», как говорилось в людских сказках его родного мира. Эйвилль Великая тогда помогла, указала способ и средство — простое утоление вампирьего голода не годилось, пришлось исполнять целые обряды. Даже тому Ан-Авагару, едва пережившему собственные смерть и воскрешение, даже ему то, что пришлось совершить, показалось… несколько чрезмерным.
Однако с чего ради его вдруг вновь посетило это чувство?
Вампиры никогда не стали бы теми, кто они есть, не без гордости подумал Ан-Авагар, не умей они слушать и различать даже самые тихие подсказки Судьбы. Жуткий голод новообращённого — такое не приходит само по себе. Предстояло выяснить, откуда оно взялось.
Что ж, ещё интереснее, сказал себе Ан-Авагар, стараясь заглушить жгучую пустоту внутри. Что-то в воздухе? Я ведь, как-никак, дышу, хотя и больше по привычке. А ну-ка, если прекратить?
Он прекратил и некоторое время пробирался так через колючий малинник, вымахавший ему почти до плеч. Ручей по-прежнему журчал в глубокой промоине, вампир уловил взгляд мелкой водяницы, не успевшей вовремя удрать под корягу и, почти не прилагая усилий, приказал ей умереть.
Маленькое существо, больше всего похожее на котёнка, у которого вместо шерсти — зеленоватая чешуя, опрокинулось на спину, беспомощно дёргая лапками. Она умерла быстро и без мучений — Ан-Авагару их сейчас не требовалось. Он просто проверял. Ставил опыты.
Высшие вампиры, подобные ему, всегда имели власть над мелкой нежитью. Не могли напитаться ею, но зато были способны заставить выполнить любой приказ. Даже прекратить собственное существование.
Итак, его способности никуда не делись. Нечисть тут тоже самая обычная, как и в любом другом мирке, где обитают смертные. Однако… однако…
Он потерял способность рассуждать. Внутренности вспыхнули, поперёк живота словно хлестнули гибкой саблей. Ан-Авагар повалился за колени, кажется, даже взвыл — в последнем он не был уверен. Глаза залило чернотой.
…Приходил в себя он медленно и мучительно. Ноги отказывались повиноваться, в голове всё мутилось. Похоже, у него вообще ничего не осталось, кроме боли.
Проклятие! Что с ним стряслось?
Кое-как ему удалось выползти из малинника на подобие тропы, сбегавшей с сухого песчаного холма вниз, в тёмную и сырую ложбину, где по-прежнему беззаботно журчал неглубокий поток.
Кровь. Ему нужна кровь. Неважно, чья, лишь бы горячая.
…Однако как ему, едва ползущему, поймать хоть кого, хоть пичугу, или зверька? Вампир мог приказать не только нечисти, ему подчинились бы и иные четвероногие или крылатые обитатели, но едва ли ему сейчас сгодилась бы холодная кровь змей или лягушек. Может, заставить слететь к нему сову? Нет, сейчас яркий день, они спят, а при такой боли просто чудо, что он вообще может хоть как-то рассуждать.
Он пополз по тропе, как-то заставляя передвигаться парализованное болью тело. Может, тут просто такое дурное место? Может, стоит отойти чуть подальше?
И в самом деле, ему показалось, что стало чуть легче, едва он спустился с холма. Потом, правда, боль вернулась, даже стала ещё злее — когда Ан-Авагар попытался взобраться на очередной увал.
Попытался выбраться низинами — но сквозь сплетение густого кустарника не пробился бы и панцирник. Пришлось вернуться на тропу.
Держись, сказал он себе. Ты уже умер один раз. От боли не отдают концы. Во всяком случае, высшие вампиры, подобные тебе.
…Он не помнил, как выбрался из леса. Об исходном намерении идти вниз по ручью Ан-Авагар уже не вспоминал.
Однако тропа вывела его из лесистых холмов на дорогу. На самую настоящую дорогу, широкую и ухоженную, содержавшуюся в образцовом порядке.
Здесь голод и боль стали совсем нестерпимы.


* * *
Клара Хюммель любила свою мастерскую. Вообще-то она любила весь свой дом, нынешний, настоящий, где бегали, смеялись, шалили, ссорились и тотчас мирились её дети, где ночами на подушке рядом похрапывал Сфайрат; дом, где Клара знала каждую половицу, каждую дверную петлю и каждый шесток.

Своё былое обиталище в Долине Магов она почти не вспоминала. Только когда зажигала лампадку перед маленькими портретами родителей, единственной вещью «оттуда», оставшейся на виду.

Разумеется, сама Клара в Долину не ходила, отправился Сфайрат. Вернулся он тяжело нагруженный — после некоторых размышлений Клара решила, что оставлять накопленные несколькими поколениями её родичей артефакты будет не слишком умно.
Go to the top of the page
Вставить ник
+Quote Post
3 V   1 2 3 >  
Start new topic
(1 - 9)
Ник Перумов
16 April 2009, 22:09
#2


Уртханг. Kапитан Уртханг.
****

Kапитан
446
16.9.2003
666



  22  


…А в мастерской вкусно пахло свежей стружкой, полки вдоль стен завалены были всевозможнейшими чурочками и чурбачками, обрезками дерева самых разных пород, какие только произрастали в Кимме (так звался этот мир). Штуки ткани, мотки дорогой тянутой проволоки, стеклянные бусины, кристаллы и кристаллики, кусочки металла, кисти, краски, великое множество стамесок и долóт, молотки всех мастей и калибров, резаки, рубанки и длинный фуганок, даже два станка, сделанных по Клариному заказу гномами — обтачивальный и сверлильный.

Клара делала игрушки. Не магическое оружие, не талисманы или обереги, но — игрушки. Зверей и кукол, воинов и чародеев, драконов и прочее, всё, что только могла измыслить. Игрушки, правда, были не простыми — живыми. Куклы умели говорить, иные, особо удавшиеся, так и бойко болтать. Двух одинаковых игрушек у Клары никогда не получалось, да она не особо и старалась. Вышедшие из её рук зверюшки и человечки умели не только играть — они охраняли, заботились о своих маленьких хозяевах, и при нужде могли поднять настоящую тревогу.

Стоит ли говорить, что у Клары отбоя не было от покупателей? Приезжали издалека, иные негоцианты, случалось, по-первости пытались захапать вообще всё, что она делала; впрочем, попытки эти для них ничем, кроме срама, не кончились. Нередко она вообще отказывала, если видела, что её труд попадёт в руки какого-нибудь донельзя испорченного барчука.

Она любила мужа, детей, свой новый дом, новый мир, новое небо. Любовалась старшим сыном — Чаргосом, играла с младшенькой Зосей, хохотушкой и непоседой, строжила средних, Аэсоннэ с Эртаном, вечно затевавшим какие-то шкоды и проказы.

Имена трём старшим дал Сфайрат своей волей. Особенно долго он колебался, прожде чем протянуть руку над головкой новорождённой девочки, и произнести «Аэсоннэ».

Волосы малышки были цвета расплавленного жемчуга.

Клара не препятствовала. Сфайрат как-то рассказал, в порыве откровенности, после того, как они, наконец оторвались друг от друга и повалились на подушки — что драконы верят в перерождения. Вырвалось у него это словно против его воли, и Клара никогда не добивалась подробностей.

Да, Аэсоннэ не умерла. Та самая драконица, та самая девушка, спутника непутёвого маль… нет, конечно же, нет. Кэр Лаэда успел вырасти и возмужать. Просто она, Клара, этого не разглядела, не поняла, не почувствовала… и наломала дров.

Сфайрат всегда чувствовал, когда на неё накатывало. Неслышной тенью возникал рядом, прижимал к себе, осторожно целуя в волосы, шептал на ухо что-то пустяковое, касался висков, и тьма отступала, заползая обратно в неведомую пещеру. Клара сильно подозревала, что в эти моменты дракон беззастенчиво пользовался своей магией (которую они вообще-то договорились не применять друг к другу), но молчала; она знала, почему он так поступал.

Он, дракон Сфайрат, последний из рода тех, кто хранил Кристаллы Эвиала, последний из стражей мира, чудом переживший гибель вручённого его попечительство сокровища и даже почти переставший летать — только когда ставил на крыло их детей.

Два осколка, два изгоя, вставшие спина к спине.

Клара вздохнула, поправила косу — по суждению здешних кумушек, замужняя женщина никак не могла носить это сугубо девичью красу, но когда боевой маг Долины слушал, что станут болтать у неё за спиной?

Давай-ка за дело, подруга Хюммель. Игрушки ждут.

* * *
Ирма переминалась с ноги на ногу, застенчиво теребя подол платьица — старенького, но чистого и заштопанного — аккуратно, так, что и не сразу заметишь. Во вспотевшем кулачке она сжимала огромное богатство — целых три серебряка и ещё пяток медных денежек помельче. Стоило гнуть спину в трактире Свамме-гнома, мыть посуду, взобравшись на круглую колоду. Ирма отлично умела драить глиняные плошки и кружки, раз-раз-раз — и они уже сверкают, словно только что с гончарного прилавка. Дядька Свамме её не обижал, платил честно и аккуратно, и совсем не верит она, Ирма, в то, что взрослые про гномов болтают — мол, продались они подземным демона́м, оттуда, мол, все их богатства, а сами детей втихаря воруют и в жертву тем демона́м отдают...

Девочка тихонько вздохнула. Она копила невеликий свой заработок с самого Многоцветия, четырежды по четыре седьмицы. Долго-предолго. И вот наконец-то скопила. Она, Ирма, хоть и мала ростом, а считать умеет и грамоту знает, спасибо патеру Франклю, старому монаху, нашедшему приют у Свамма-гнома в трактире. Почему скуповатый гном кормит и поит бездомного бродягу в худом рубище, Ирма не знала и не гадала. Главное, что патер Франкль её, Ирму, любил и чем мог, помогал — таскал дрова и воду, поддерживал огонь под большим котлом; Свамме-гном похвалялся, что посуду у него моют в горячей воде, а не оттирают песочком, как в иных, не столь уважающих себя местах. И вот как-то мимоходом, между делом — научил и счёту, и чтению. Правда, о том, что она грамотная, Ирма помалкивала, мама научила — мол, от греха подальше. Какие-такие «грехи» имелись в виду, Ирма тоже не знала, но послушно молчала.

Ну, всё, пошла, — она глубоко вздохнула и осторожно приоткрыла дверь. Звякнул колокольчик, пахнуло пирогами и ещё чем-то неуловимым, пряным. Строго мяукнул здоровенный страж-кот, внимательно поглядел на Ирму золотисто-драконьим глазом, мол, кто такая, что тут делаешь? Смотри у меня, мимо такого, как я, даже мышь не проскочит!

Страж-коты умели говорить, но только со своими хозяевами. Тем не менее, Ирма вежливо присела (этому тоже научил патер Франкль), и сказала, обращаясь к коту, словно к человеку:

— Мне бы хозяйку… госпожу Клару. Если можно. Пожалуйста, — поспешно добавила она в конце.

— М-мырряу, — удовлетворенно ответствовал котище и исчез под прилавком. Из темноты на Ирму по-прежнему смотрела пара глаз, так непохожих на обычные кошачьи.

Лёгкие шаги из глубины дома — и вот перед оробевшей Ирмой оказалась сама госпожа Клара. Девочка снова присела, опустив глаза, как учили.

— Здравствуй, Ирма, дорогая моя, — прохладные пальцы чуть коснулись затылка. — Никак скопила? За Серым пришла?

— Да, госпожа…

Хозяйка лавки фыркнула, совсем неподобающе для могущественной чародейки, умеющей оживлять игрушки.

— Ладно тебе, милая моя. Вот он, твой Серый.

Ирма тихонько вздохнула, разжимая кулачок с деньгами. Монеты звякнули о прилавок.

Чародейка вздохнула.

— Эх, малышка… держи его.

Ирма протянула дрожащие руки. Клара протянула ей Серого — небольшого пушистого зверька, по виду — сущего волчонка.

— Погладь его, — посоветовала Клара и Серый тотчас же ожил. Зелёные глаза моргнули, нос с сопением втянул воздух, высунулся и лизнул Ирму в щёку шершавый язык.

— Ты моя хозяйка, — услыхала обомлевшая девочка.

(продолжение следует)
Go to the top of the page
Вставить ник
+Quote Post
Ник Перумов
05 July 2010, 23:41
#3


Уртханг. Kапитан Уртханг.
****

Kапитан
446
16.9.2003
666



  22  


Ирма убежала, простучав босыми пятками по ступеням крыльца. Бедная — столько копила на живую игрушку; Клара отдала бы девочке заветного волчонка и даром, но полученное «за так», знала она, не ценится. Серый достался Ирме тяжёлым трудом, и он хорошо послужит маленькой хозяйке, уж в этом-то Клара была уверена. Сил в эту игрушку она вложила столько, сколько в пяток обычных.
— Мррряу, хорррошая, хорошая девочка, — промурлыкал Шуша. Страж-кот устроился возле ног Клары, свернулся клубком и прикрыл нос пушистым хвостом.
— Так и дал бы себя погладить, она же хотела, — рассеянно заметила Клара, прибирая деньги. При случае, подумала она, вверну их Ирме обратно. Скажем, попрошу последить за Зоськой.
— Мррр, хотела, — согласился котище. — Но какой же страж-кот себя чужим гладить даст? Даже таким хорошим девочкам!
— Будет тебе, — засмеялась Клара, опуская ладонь на пушистый загривок. — Кто вас, страж-котов, только говорить научил?
— О, то был великий чародей! — оживился Шуша. О славном прошлом своего народа страж-кот готов был рассказывать вечно. — В одинокой и заброшенной башне жил он, и некому было согреть его постель, некому было ловить мышей и крыс в его подвалах, никто не мог даже посидеть у него на коленях и помурлыкать, когда ему было грустно. И тогда он собрал котов, самых лучших и самых отважных и сказал им…
— Как же он мог им что-то сказать, если вы тогда ещё не умели говорить и не могли понять человеческую речь? — улыбнулась Клара.
— Он был великим чародеем! Великим! В этом-то и всё дело!
— Понятно. Великим. И в этом всё дело.
Кот страшно гордился своим происхождением.
— И сказал им… Госпожа!
Шуша вскинулся, проделав что-то вроде обратного сальто с места. Клыки обнажились, из таких мягких на вид лапок показались когти.
«Маги», услыхала она. В минуту опасности — или того, что Шуша считал таковой — страж-кот всегда переходил на мыслеречь.
Маги. Местные чародеи, конечно же. Она слыхала, что в Беллеоре, ближайшем большом городе, сменился глава местной гильдии волшебников и, судя по всему, решил самолично нанести визит этой непонятной «госпоже Хюммель-Стайн».
«Крыльцо» — Шуша был уже где-то там, впереди, крался по самой границе света и тени так, что даже собственные хозяева не могли догадаться, где он.
Клара вытерла руки о передник, развязала тесёмки, шагнула из мастерской в лавку. Колокольчик уже настойчиво трезвонил — гости оказались не из терпеливых.
Волшебница поправила косу, вздохнула. Она уже знала, что за этим последует — неумный и возомнивший о себе толстяк с красным лицом, красотка с колючим взглядом записной стервы, молодой хлыщеватый нахал, привыкший, что все, носящие юбку, падают в обморок от одного его взгляда. Кричащая роскошь безвкусных нарядов, блеск золота — его слишком много, чтобы заметить каждую отдельную брошь, кулон, браслет или перстень.
Три таких — или примерно таких — депутации уже наносили ей визиты в прошедшие годы.
Клара вышла на крыльцо и остановилась. Медленно, не торопясь, скрестила руки на груди.
Человек, стоявший перед её домом, почтительно поклонился. Один. В простом сером плаще, зелёных портах и видавших виды дорожных сапогах. Под плащом скрывалась потёртая же кожаная куртка со шнуровкой на груди. Каштановые волосы чуть вились, спадая до плеч, карие глаза смотрели с уважением, но твёрдо.
— Госпожа. Позвольте засвидетельствовать своё почтение.
Он был магом, этот человек. Сильным и опасным, пожалуй, самым сильным из всех, рождённых в этом мирке.
— Разрешите представиться — Бреннан Гойлз, облечённых доверием чародеев славного града Беллеоры председательствовать в их достославной гильдии.
Чародей по имени Бреннан Гойлз не носил никаких украшений. Оружия или посоха он не носил также.
Опасен, очень опасен. Волшебники обычных миров, доросшие до понимания того, что всяческое посоха или там «волшебные палочки» есть просто фетиш, подпорка, костыль на первое время, пока не выработается настоящее умение — могут оказаться настоящими врагами.
— Господин Гойлз, — Клара ответила учтивым кивком. — Чему обязана я чести видеть вас у моего дома?
— Э-э-э… — развёл тот руками и весело улыбнулся. Блеснули белые зубы — магу на вид можно было дать не больше тридцати лет.
Да, опасен, да, очень опасен.
Клара не торопилась приглашать его в дом.
— Досточтимая госпожа, могу ли я просить вас о разговоре? Наедине, если возможно, и там, где нам не помешают?
— Это не те вопросы, что стоит задавать замужней женщине, матери семейства и добропорядочной супруге, — холодно уронила Клара.
Бреннан, казалось, смешался. Запустил пятёрню в каштановые кудри, прокашлялся.
— Прошу прощения, госпожа. Да, с формальной точки зрения просить замужнюю даму о разговоре наедине вещь неслыханная и предосудительная, если только речь не идёт об альковных делах. Но я, госпожа, отдавая должной вашей красоте, явился сюда для беседы, увы, отнюдь не об этом.
— А о чём же, позвольте узнать? — за плечами Клары вырос Сфайрат. Чародейка нашла ладонь мужа, чуть сжала.
— Превеликие силы, — вздохнул Бреннан. — Госпожа, и вы, господин — Аветус Стайн, верно? — для чего вам эти игры? Я явился сюда исключительно с мирными намерениями. Но дело моё всё-таки не подлежит обсуждению на улице.
—Я ничего не стану обсуждать без моего супруга.
— Как вам будет благоугодно, госпожа Хюммель — я ведь прав, вы гораздо чаще используете своё девичье имя?
— Во всех купчих я подписываюсь как Хюммель-Стайн, — Клара упёрла руки в бока, — и так ко мне надлежит обращаться, досточтимый господин Гойлз.
— Вам виднее, госпожа, — местный маг церемонно развёл руками. — Теперь вы позволите мне войти?
— Входите, — нахмурилась Клара. Слишком уж настойчиво этот… смазливый мальчик стремился оказаться внутри. Волшебник может многое вызнать, оказавшись в чужом жилище. Разумеется, подслушивающих и подсматривающих чар Кларе опасаться не приходилось — не научились ещё плести в этом мирке такие, что она бы не справилась — однако и других гадостей господин Гойлз подстроить способен. Мелких, но противных. На которые придётся потратить известное время.
Она ожидала цепких, пристальных взглядов незваного гостя и не ошиблась. Зыркал он так, словно очутившись в драконьем логове.
— Милостивый государь Гойлз, — усмехнулся Сфайрат, — вы у нас на стенах, чего доброго, дыру взглядом прожжёте.
— Прошу простить, — церемонно поклонился тот. — Но, впервые очутившись в гостях у столь знаменитой мастерицы, поневоле забываешься и начинаешь проявлять поистине невежливое любопытство.
— Едва ли вы встретите тут что-то достойное вашего интереса, — Клара кивком указала гостю на кресло возле большого стола, где вся семья собиралась за обедом или ужином. — Дом у меня, поверьте, самый обыкновенный.
— Дом — быть может, а вот хозяева у него… — маг Бреннан брал быка за рога.
— Господин, — перебил его Сфайрат, замерший возле притолоки со скрещенными на груди руками. — Я бы настоятельно посоветовал вам изложить своё дело. Без предисловий. Без всего того, что считается непременным атрибутом «вежливой беседы».
— Вы предлагаете мне забыть о вежливости? — улыбнулся Бреннан. В глазах сверкнули золотые искорки.
— Нет. Я предлагаю не тратить даром ничье время. Ни своё, ни ваше, господин Гойлз.
— Я в любом случае не потрачу своё даром, — обезоруживающе улыбнулся чародей. — Слухи о госпоже Хюммель-Стайн уже давно достигли самых дальних пределов и этого королевства, и его соседей. Разумеется, среди осведомлённого сообщества.
— Я польщена, — отрывисто бросила Клара. — Но, право же, осведомлённое сообщество только зря тратит время, коллекционируя слухи или обсуждая их.
— Госпожа, — Бреннан Гойлз даже привстал, прижимая руки к груди, — вам совершенно не нужно нас опасаться. «Нас» — я имею в виду, конечно, сообщество цивилизованных чародеев и мастеров магии. Но и вы должны, я считаю, нас понять. Ваши игрушки…
— Я не получила пока ни одной жалобы на них. Одни благодарности. И мои покупатели…
— Да-да, я знаю, я знаю, — зачастил Бреннан извиняющимся голосом. — Но, госпожа Клара! Никто, я подчёркиваю это, никто из магов известных мне, не способен ни на что подобное. Оживить мёртвое! Госпожа Клара, разве вы не понимаете, что, едва подобные слухи достигнут королей и герцого, ваша спокойная жизнь кончится? Что они все потребуют от вас тех самых «големов», что порой встречаются в наших сказаниях? Неуязвимых чудовищ из дерева или железа, способных сокрушать ворота крепостей или даже стены замков? Вы понимаете, что это — всего лишь вопрос времени? И что вы станете делать тогда, госпожа Хюммель-Стайн?
Клара помолчала, глядя прямо в глаза Бреннану Гойлзу. К её удивлению, смазливый маг выдержал, не отвернулся и не опустил головы.
— Сударь мой, я поистине не понимаю, — наконец сказала она, — причин столь трогательной заботы о моём благополучии. Я бы предпочла, если честно, чтобы вы задали мне ваши вопросы более чётко. Мои трудности были, есть и будут трудностями моими и моей семьи. Я ни у кого не просила и не прошу содействия. Чем ещё я могу помочь вам сегодня, господин Гойлз?
После подобной фразы незваному хлыщу только и оставалось, что откланяться, однако господин Гойлз даже бровью не повёл.
— Досточтимая госпожа Хюммель-Стайн. Мне жаль, что вы не сделали — или не захотели сделать — должных выводов из моих слов. Магическое сообщество Беллеоры могло бы оказать вам существенную поддержку. В противном случае вы останетесь один на один с королем Саввиолем, а сей достойный монарх, знаете ли, шутить не будет. Захват в заложники ваших детей — это самое меньшее, на что он способен. Чародеи способны на…
— Господин Гойлз. Если его величество Саввиоль Второй окажется… настолько плохо осведомлён, что дерзнёт… совершить что-то против моих домашних, то… — Клара говорила медленно, с паузами, по-прежнему не сводя с чародея из Беллеоры пристального взгляда. — То я ему не завидую.
— Ваша самоуверенность поистине не знает границ, госпожа Хюммель-Стайн.
— Сударь, я не нуждаюсь в ваших оценках. Если вы не хотите ничего больше добавить…
— Почему вы так враждебны к нам, госпожа Клара? — неожиданно перебил её молодой чародей. Чуть склонил голову набок, смотрел участливо и чуть ли не с сочувствием. — Чем мои собраться по ремеслу успели вам так насолить?
— Кто попытается мне чем-то насолить, горько об этом пожалеет.
— Мы не пытались и не пытаемся. Мы хотим союза, госпожа Клара.
Чародейка вздохнула.
— Господин Бойлз…
— Гойлз, простите.
— Неважно. Господин Дойлз, я, в свою очередь, ничем не «насолила», как вы изволили выразиться, «местному магическому сообществу». Я живу здесь тихо, не вмешиваясь ни во что. Делаю и продаю игрушки. Это всё. Большего я не знаю и знать не хочу. Зарубите это у себя на носу, господин Войлз.
— Вы специально коверкаете мою фамилию, госпожа? Понимаю, я вас совсем не нравлюсь. Но, видят великие Творцы, я явился к вам с добрыми намерениями.
— Готова в это поверить. Но, если намерения ваши добры, господин Гойлз, почему бы вам не оставить меня в покое?
— Потому что другие не оставят вас в покое, госпожа Хюммель-Стайн.
— Другие? Не вы и ваши сотоварищи?
— Разумеется. Хотя существование мага, подобного вам, весьма драматическим образом нарушает сложившееся равновесие. Заклятия, применяемые вами, не имеют аналогов. Не алгоритмизируются, не поддаются расшифровке, не…
— Погодите, Гойлз, — глаза Клары опасно сощурились. Кто знал её хоть сколько-нибудь долгое время, поспешил бы немедля убраться прочь. Но господин Гойлз, увы, не относился к таковым. — Вы что же, отбирали игрушки у моих покупателей? У детей?
— Госпожа Хюммель, вы должны, разумеется, понять, что интересы всеобщего блага требовали…
— Вон отсюда! — Клара выпрямилась, глаза её метали молнии. — Убирайся, червяк, пока я самолично не выкинула тебя отсюда за шкирку.
— Госпожа ошибается, — казалось, ничто не могло вывести господина Гойлза из себя. Даже сейчас он любезно и приятно улыбался, виновато разводя руками. — Но я немедля покину ваше жилище, многодостойная госпожа Клара.
— Хюммель-Стайн для вас, господин Гойлз. Дверь вон там.
За незадачливым посланцем чародеев Беллеоры захлопнулась дверь. Господин Бреннан Гойлз с достоинством спустился по ступеням, поправил плащ и зашагал прочь, небрежными кивками отвечая на низкие поклоны Клариных соседей.
— Круто ты с ним, — заметил Сфайрат, проводив чародея взглядом.
— Ещё пожалела, — буркнула Клара. — Теперь разыскивать тех, у кого он игрушки поотбирал. Надеюсь только, кто-то из них сами объявятся.
— Испугаются, — уверенно определил дракон, садясь рядом и обнимая жену за плечи. — Маги Беллеоры шутить не умеют.
— Мои игрушки — для тех, кто их покупал, а не для каких-то там спятивших от страха волшебников! — не могла успокоиться Клара.
— Но как ты их разыщешь? Многие ведь разъехались, в том числе и за моря!
— Зуб даю, — по старой привычке ещё Гильдии Боевых Магов Долины выразилась Клара, — зуб даю, что здешние чародеи собирали игрушки по Беллеоре. А Беллеорских покупателей я разыщу. Зря, что ли, книги вела?
Дракон только покачал головой и улыбнулся.
— Хочешь, я слетаю?
— Ага, и перепугаешь до полусмерти весь город?
— Шучу, — Сфайрат поцеловал её в волосы. — Не пора ли младших с улицы звать? Небось на речку убежали, купаться, пока ещё докричишься.
— Конечно, дорогой, — Клара погладила мужа по ладони. Внутри было тепло. Просто тепло. — Пусть Чаргос позовёт. Хватит за книжками сидеть.
* * *
Чародей по имени Бреннан Гойлз вышел из дома Клары Хюммель, довольно улыбаясь, словно достигнув невесть чего. Обращение со стороны странной волшебницы, похоже, его не только ничуть не огорчило, но даже и не удивило. Он выглядел человеком, добившемся желаемого — шагал весело, чуть не вприпрыжку и даже насвистывая, что магу его положения и вовсе никак не пристало. Если бы Клара видела господина Гойлза в этот момент, она бы насторожилась — самое меньшее.
Но Клара, к сожалению, его не видела.
Go to the top of the page
Вставить ник
+Quote Post
Ник Перумов
18 January 2011, 0:11
#4


Уртханг. Kапитан Уртханг.
****

Kапитан
446
16.9.2003
666



  22  


После критики, высказанной в адрес Клары Хюммель в вышеприведенной сцене, я, подумав, решил-таки её переписать. Результат ниже. Ну что, так лучше? :-)

===


Ирма убежала, простучав босыми пятками по ступеням крыльца. Бедная — столько копила на живую игрушку; Клара отдала бы девочке заветного волчонка и даром, но полученное «за так», знала она, не ценится. Серый достался Ирме тяжёлым трудом, и он хорошо послужит маленькой хозяйке, уж в этом-то Клара была уверена. Сил в эту игрушку она вложила столько, сколько в пяток обычных.
— Мррряу, хорррошая, хорошая девочка, — промурлыкал Шуша. Страж-кот устроился возле ног Клары, свернулся клубком и прикрыл нос пушистым хвостом.
— Так и дал бы себя погладить, она же хотела, — рассеянно заметила Клара, прибирая деньги. При случае, подумала она, вверну их Ирме обратно. Скажем, попрошу последить за Зоськой.
— Мррр, хотела, — согласился котище. — Но какой же страж-кот себя чужим гладить даст? Даже таким хорошим девочкам!
— Будет тебе, — засмеялась Клара, опуская ладонь на пушистый загривок. — Кто вас, страж-котов, только говорить научил?
— О, то был великий чародей! — оживился Шуша. О славном прошлом своего народа страж-кот готов был рассказывать вечно. — В одинокой и заброшенной башне жил он, и некому было согреть его постель, некому было ловить мышей и крыс в его подвалах, никто не мог даже посидеть у него на коленях и помурлыкать, когда ему было грустно. И тогда он собрал котов, самых лучших и самых отважных и сказал им…
— Как же он мог им что-то сказать, если вы тогда ещё не умели говорить и не могли понять человеческую речь? — улыбнулась Клара.
— Он был великим чародеем! Великим! В этом-то и всё дело!
— Понятно. Великим. И в этом всё дело.
Кот страшно гордился своим происхождением.
— И сказал им… Госпожа!
Шуша вскинулся, проделав что-то вроде обратного сальто с места. Клыки обнажились, из таких мягких на вид лапок показались когти.
«Маги», услыхала она. В минуту опасности — или того, что Шуша считал таковой — страж-кот всегда переходил на мыслеречь.
Маги. Местные чародеи, конечно же. Она слыхала, что в Беллеоре, ближайшем большом городе, сменился глава местной гильдии волшебников и, судя по всему, решил самолично нанести визит этой непонятной «госпоже Хюммель-Стайн».
«Крыльцо» — Шуша был уже где-то там, впереди, крался по самой границе света и тени так, что даже собственные хозяева не могли догадаться, где он.
Клара вытерла руки о передник, развязала тесёмки, шагнула из мастерской в лавку. Колокольчик уже настойчиво трезвонил — гости оказались не из терпеливых.
Волшебница поправила косу, вздохнула. Она уже знала, что за этим последует — неумный и возомнивший о себе толстяк с красным лицом, красотка с колючим взглядом записной стервы, молодой хлыщеватый нахал, привыкший, что все, носящие юбку, падают в обморок от одного его взгляда. Кричащая роскошь безвкусных нарядов, блеск золота — его слишком много, чтобы заметить каждую отдельную брошь, кулон, браслет или перстень.
Три таких — или примерно таких — депутации уже наносили ей визиты в прошедшие годы.
Клара вышла на крыльцо и остановилась. Медленно, не торопясь, скрестила руки на груди.
Человек, стоявший перед её домом, почтительно поклонился. Один. В простом сером плаще, зелёных портах и видавших виды дорожных сапогах. Под плащом скрывалась потёртая же кожаная куртка со шнуровкой на груди. Каштановые волосы чуть вились, спадая до плеч, карие глаза смотрели с уважением, но твёрдо.
— Госпожа. Позвольте засвидетельствовать своё почтение.
Он был магом, этот человек. Сильным и опасным, пожалуй, самым сильным из всех, рождённых в этом мирке.
— Разрешите представиться — Бреннан Гойлз, облечённых доверием чародеев славного града Беллеоры председательствовать в их достославной гильдии.
Чародей по имени Бреннан Гойлз не носил никаких украшений. Оружия или посоха он не носил также.
Опасен, очень опасен. Волшебники обычных миров, доросшие до понимания того, что всяческое посоха или там «волшебные палочки» есть просто фетиш, подпорка, костыль на первое время, пока не выработается настоящее умение — могут оказаться настоящими врагами.
— Господин Гойлз, — Клара ответила учтивым медленным кивком. — Чему обязана я чести видеть вас у моего дома?
— Э-э-э… — развёл тот руками и весело улыбнулся. Блеснули белые зубы — магу на вид можно было дать не больше тридцати лет.
Да, опасен, да, очень опасен.
Клара не торопилась приглашать его в дом.
— Досточтимая госпожа, могу ли я просить вас о разговоре? Наедине, если возможно, и там, где нам не помешают?
— Едва ли подобные вопросы стоит задавать замужней женщине, матери семейства и добропорядочной супруге, — Клара рассмеялась, от всего сердца надеясь, что выглядит это достаточно правдоподобно. Кажется, ничего, типчик купился. Эвон как скалится…
— О, о, прошу прощения, досточтимая госпожа Клара. Конечно, слова мои недоброугодны. Да, с формальной точки зрения просить замужнюю даму о разговоре наедине есть вещь неслыханная и предосудительная, если только речь не идёт об альковных делах. Иной ревнитель приличий и в самом деле углядел бы тут оскорбление словом. Но мы-то с вами понимаем, что…
— Да, разумеется, — улыбайся ему, улыбайся. Да поприятнее. Ты уже не та Клара Хюммель, что очертя голову кидалась в любую схватку — особенно когда Аветус не вернулся в Долину. — Прошу вас, господин Гойлз. Однако, не обессудьте, но супруг мой почтит своим присутствием нашу беседу. У меня нет от него секретов.
— Ничуть не возражаю,— маг взбежал на высокой крыльцо одним красивым, слитным движением, словно охотящийся пардус. Оглядел Клару смеющимся взглядом, вновь поклонился.
— Я не большой искусник по части комплиментов, но дозволено ли мне изъяснить свой искреннее и глубокое восхищение красотой вашей, досточтимая госпожа Клара? Надеюсь, что остаюсь пока в рамках приличий, — он подмигнул чародейке.
Клара улыбнулась. Где-то глубоко внутри было приятно, словно девчонке. Что ж, пусть молодой человек старается…
— Прошу, — волшебница посторонилась.
Она не сомневалась, что Шуша уже известил Сфайрата и её дракон — могущий сыграть, и притом очень убедительно! — самую жаркую сцену ревности, если только потребуется — уже готов.
Они прошли просторной передней, Клара поклонилась, жестом приглашая мага в гостиную.
Сфайрат и впрямь уже ждал их. И, конечно, при полном параде. Чёрная кожаная безрукавка поверх белоснежной рубахи, широкий пояс с парой кинжалов — и, разумеется, строгий, ревнивый взгляд.
Взгляд, само собой, предназначался не Кларе — пришлому чародею.
— Милостивый государь… господин Аветус Стайн… позвольте мне засвидетельствовать вам моё наиглубочайшее уважение…
— Аветус, это мэтр Бреннан Гойлз, высокоучёный маг, глава гильдии магов Беллеоры.
— Счастлив приветствовать вас, сударь. Легок ли был ваш путь? Не угодно ли откушать с дороги? Клара, распорядись…
Чародейка с трудом подавила смешок.
— Нет-нет, — вскинул ладони Гойлз, словно защищаясь. — Прошу вас, досточтимые хозяева, я только что отобедал.
— Тогда, быть может, вина, сударь?
— Благодарю, господин Аветус, но я не употребляю никаких затуманивающих сознание снадобий, — отказался гость. — Несмотря на традицию и рискуя оскорбить ваше гостеприимство.
— Помилуйте, сударь, и речи об этом быть не может! — замахал руками Сфайрат. — Мы первые, кто оценит вашу свободу.
— Может, квасу? — предложила Клара.
«Он не хочет ничего ни есть, ни пить в моём доме», поняла она, видя, как приятная улыбка мэтра Гойлза становится чуточку более напряжённой.
— Спасибо, госпожа Клара. Но я бы предпочёл перейти прямо к делу. В конце концов я невежливо и бесцеремонно ворвался в ваш дом, нарушил обычный ход вещей и потому не хотел бы отнимать вашего времени.
— Как вам будет благоугодно, мэтр, — елейным голоском пропела Клара. — Мы смиренно внимаем.
Сейчас она уже невольно жалела, что пустила этого типа в дом. Да, он опасен, с такими надлежит приветливо улыбаться, но опытный волшебник может многое вызнать, оказавшись в чужом жилище. Разумеется, подслушивающих и подсматривающих чар Кларе опасаться не приходилось — не научились ещё плести в этом мирке такие, что она бы не справилась — однако с господином Гойлзом следовало держать ухо востро. Всегда ожидай от неприятеля сюрпризов и тогда он не застанет тебя врасплох. и других гадостей господин Гойлз подстроить способен. Мелких, но противных. На которые придётся потратить известное время.
Да, она не ошиблася. Продолжая приятно улыбаться, гость так и норовил стрельнуть по сторона острым, пристальным, внимательным взглядом. Что ж, смотри-смотри, а я сделаю вид, что ничего не замечаю.
— Так чем же мы обязаны чести принимать вас, мэтр?
— Госпожа Клара, я понимаю, что в прошлом к вам уже являлись депутации нашей Гильдии?
— Ваша память совершенна, сударь Гойлз…
— Бреннан. Просто Бреннан, — с готовностью перебил чародей.
— Прекрасно, — Клара одарила гостя ещё одной обворожительной улыбкой, — да, Бреннан, вы правы. Ваши коллеги наносили мне визиты… и не один раз. Не скажу, что мы расстались со взаимным удовлетворением от встречи.
— Поистине, — кивнул Гойлз. — Но сие имело место при прежнем главе Гильдии, досточтимом мэтре Мендрокте, а старец, несмотря на множество заслуг, увы, не отличался приятностью характера. К сожалению, это передалось и приближённых к нему гильдийцев.
— Дело прошлое, — Клара не переставала улыбаться. — Я его и забыла уже.
— Благодарю вас и ценю вашу деликатность, досточтимая госпожа…
— Клара. Просто Клара.
Смеющийся взгляд Сфайрата, казалось, говорил — «А теперь мне что же, ревнивца играть?!»
— Благодарю. Досточтимая… Клара, я явился к вам с предложением.
— Я вся внимание.
Бреннан всё-таки волновался, отметила чародейка. Умён, бестия, понимает, куда попал. И уже одно это очень плохо. Те, что являлись до него, как раз ничего не понимали…
— Госпожа, — Бреннан сплёл пальцы рук, сильно сжал. — Я не дерзну скрывать, что о вас ходят слухи.
— Слухи? — Клара как можно более естественно подняла бровь.
— Да. Слухи о госпоже Хюммель-Стайн уже давно достигли самых дальних пределов и этого королевства, и его соседей. Разумеется, среди осведомлённого сообщества.
— Я польщена, — Клара развела руками. — Польщена и удивлена, откровенно говоря. Но, право же, осведомлённое сообщество только зря тратит время, коллекционируя слухи или обсуждая их. Я самая обычная…
— Самая обычная кто? — тотчас перебил Гойлз.
— Игрушечных дел мастерица, — спокойно сказала Клара.
И вновь приятно улыбнулась.
— Именно, — вступил Сфайрат. — Моя супруга делает игрушки. В этом нет ничего предосудительного. Мы платим подати. Желаете взглянуть? Клара, где большая амбарная книга? Говорил же, держи её поближе, чтобы искать не пришлось…
— Помилуйте, дорогие хозяева, я не податной сыщик! — ужаснулся Гойлз. — Всемогущие силы, нет, никогда! О, неужели вы решили, что я болтал тут всё это время, дабы выяснить, не задолжали ли вы казне нашего доброго короля Саввиоля, да будет крепка и неутомима его печень?! Нет, нет и ещё раз нет! Меня привело сюда совсем иное.
— Совсем иное? — Клара вновь понадеялась, что получилось это у неё достаточно растерянно и робко. — Что же, помилуй меня небеса?
— Госпожа, — Бреннан Гойлз даже привстал, прижимая руки к груди, — вам совершенно не нужно нас опасаться. «Нас» — я имею в виду, конечно, сообщество цивилизованных чародеев и мастеров магии. Но и вы должны, я считаю, нас понять. Ваши игрушки…Простите, я заспешил и зачастил.
— Мои игрушки? — подняла брови Клара. — Я не получила пока ни одной жалобы на них. Одни благодарности. И мои покупатели…
— Да-да, я знаю, я знаю, — вновь зачастил Бреннан извиняющимся голосом. — Именно об игрушках я и хотел поговорить. Но, госпожа Клара! Поймите и вы меня. Вы же не просто мастерите игрушки! Вы мастерите живые игрушки! И никто, я подчёркиваю это, никто из магов известных мне, не способен ни на что подобное. Вы же оживляете мёртвое! Понимаете? Оживляете мёртвое! Госпожа Клара, разве вы не понимаете, что, едва подобные слухи достигнут королей и герцогов, ваша спокойная жизнь кончится? Что они все потребуют от вас тех самых «големов», что порой встречаются в наших сказаниях? Неуязвимых чудовищ из дерева или железа, способных сокрушать ворота крепостей или даже стены замков? Вы понимаете, что это — всего лишь вопрос времени? И что вы станете делать тогда, госпожа Хюммель-Стайн?
Наступила тишина. Маг Гойлз судорожно вздохнул.
— Прошу прощения, досточтимые хозяева. Быть может, я говорили со слишком… большим чувством.
— Поверьте, мэтр Бреннан, мы ценим вашу заботу, — мягко проговорил Сфайрат, глядя в глаза магу. — Но что же дальше? Вы ярко изобразили грозящие нам опасности. Надо полагать, вы предлагаете и выход?
— Разумеется, досточтимый Аветус. Иначе меня бы здесь не было. Очень хочется верить, что я несколько отличаюсь от моих… более подверженных традиции коллег.
— Мы готовы выслушать вас, Бреннан.
— Вам надо вступить в Гильдию, госпожа Клара.
— Это нетрудно сделать, — пожала плечами чародейка. — Но раньше-то об этом речь не шла. А только и исключительно о незаконной и подсудной волшбе. К счастью, у здешних приставов, хорошо знающих и Аветуса, и меня, хватило сообразительности не лезть на рожон.
— Неужто вы бы выпустили на них какого-нибудь «игрушечного» дракона высотой в этот дом? — Гойлз вскинул руки в шутливом ужасе.
Или в как бы шутливом? Или он на самом деле намекал, что досточтимый эсквайр Аветус Стайн на самом деле — …?
— Помилуйте, Бреннан, я на самом деле очень, очень мирная женщина. До той поры, пока не начинают угрожать моей семье.
— Вот именно! — подхватил гость. — Любезная Клара, дорогой мой Аветус, магическое сообщество Беллеоры могло бы оказать вам существенную поддержку. В противном случае вы останетесь один на один с королем Саввиолем, а сей достойный монарх, знаете ли, шутить не любит. Захват в заложники ваших детей — это самое меньшее, на что он способен. Мы же вполне в силах скрыть от его величества само ваше существование. А так… простите, госпожа Клара, простите, господин Аветус, но ваши игрушки… — он покачал головой, поцокал, — до добра не доведут. И потом, — Гойлз заговорщически-доверительно понизил голос, наклонил голову, — и потом, как вы всё-таки это делаете? Некоторые из магов, моих, гм, старших коллег, уверены, что здесь не обошлось без врага рода человеческого, без врага обожаемого нашего Спасителя. А это, как вы понимаете, означает интерес Святого Дела. Интерес же Святого Дела… ну, думаю, имя их говорит само за себя.
Наступила тишина. Гойлз скрестил руки на груди, откинулся, словно донельзя довольный собственными словами.
Клара и Сфайрат переглянулись.
— Что ж, спасибо, что предупредили нас, сударь. Мы ценим это, поверьте, — дракон протянул магу руку. — Но, поверьте, мэтр Гойлз, мы в силах за себя постоять.
— Не сомневаюсь, — медленно и осторожно сказал маг. — Чародей, способный на подобные заклинания… — он покачал головой. — На заклинания, что самым настоящим образом сводят моих сотоварищей по гильдии с ума. Заклятия, применяемые вами, не имеют аналогов. Не алгоритмизируются, не поддаются расшифровке, не… — Бреннан Гойлз безнадёжно махнул рукой. — И с таким багажом вы хотели тихой и незаметной жизни, госпожа Клара Хюммель-Стайн? Не вставая ни на чью сторону? Король, светлое наше величество, двинет сюда целую армию, как только прознает. А уж он прознает, госпожа Клара, можете не сомневаться.
В горле у Клары уже давно стоял тугой комок, она с трудом сдерживала ярость.
— Мэтр Бреннан, — спокойнее, спокойнее, ну неужели ты зря так долго терпела тут эту болтовню, чтобы теперь всё так глупо испортить, — ещё раз спасибо вам за заботу. Вы наверняка подвергали себя опасности, предпринимая сиё путешествие. Ваши… коллеги, что держатся иного мнения, они ведь могут?...
— О, что вы, что вы, досточтимая Клара. Я польщён вашим беспокойством, но, поверьте, со мной всё в полном порядке. Я здесь только и исключительно потому, что тревожусь за вас.
Эх, сказать бы этому надменному, играющему в простоту и искренность чародеишке, что если кто бы то ни был, хоть маги, хоть слуги Спасителя, Орден Святого Дела, или даже сам король Саввиоль, светлое величество, попытается хотя бы косо посмотреть на её со Сфайратом детей, они вдвоём сотрут с лица земли любую армию, любую крепость?!
Да, Сфайрат лишился кристалла. Да, возвращение к истинному облику давалось дракону через боль, насколько сильную — Клара могла лишь догадываться. Но, если он-таки перекинется — несдобровать любому врагу. Да и она, Клара, чего скромничать — сильнее любого здешнего чародея. Под этим солнцем и не подозревали о множественности обитаемых миров, о силах, скрывающихся за синими небесами; они не знают, что такое боевой маг Долины, маг, сражавшийся, когда их позвали положить конец восстанию Безумных Богов.
И они-таки положили!
Так что руки у них коротки, у всех местных королей и волшебников.
— Досточтимый мэтр, — вмешался Сфайрат, мигом ощутив кларино настроение. — Всё это поистине замечательно, но — что вы от нас хотите? Говорите, что можете помочь — как именно? Вступление в вашу гильдию, как ни крути — пустая формальность.
— Я очень рад, что слух ваш преклонился к моим словам, — мэтр Гойлз поклонился, не вставая из-за стола. — Что делать? Я скажу. Допреждь всего — удалиться из сиих мест. Гильдия наша весьма богата, у нас есть… укромные владения вдали от глаз сильных мира сего.
— Бросить дом, мастерскую, дело? Бежать?
— Да, госпожа Клара. И, конечно, не делать больше этих ваших ужасных игрушек. Вы хоть представляете, как за ними гоняются иные маги, из других, не столь понимающих и терпимых гильдий, как наша?
— Они что же, — медленно проговорила Клара, поднимаясь, — отбирали? У тех, кто покупал мои игрушки? У детворы?
— Ну, госпожа Клара, должен признаться, что в сем имелся известный резон…
Одному Сфайрату ведомо, чего Кларе стоило не вышвырнуть щеголеватого мага прямо за порог. А что — она б смогла, и при этом ей почти не потребовалось магии.
— Благодарю, господин Гойлз, — услыхала она собственный голос. — Мы подумаем.
— Осмелюсь заметить, тут не «думать» нужно, а дело делать, — важно заметил чародей. — И как можно скорее.
Клара, раз поднявшись, так и осталась стоять, в который уж раз оббегая взглядом знакомые стены.
Глиняные смешные фигурки, зверюшки и птицы, она покупала их всякий раз, оказавшись на ярмарке. Резные картины, воины, бьющиеся с чудовищами, их резал слепой мастер наощупь. Дарёные кинжалы и ножи, суровые оружейники молча клали их на её прилавок поверх платы, забирая игрушки. Гобелен, его добыл где-то Сфайрат с одинокой горой на фоне звездного неба, склоны озарял странный мертвенный свет. Вещи, казалось бы, простые, безо всякой магии; Кларин дом в Долине Магов ломился от самых причудливых и изысканных артефактов, но домом, как теперь стало ясно, не был.
Она добывала всяческие кольца, кристаллы, амулеты, зачарованные кинжалы и браслеты, камни и прочее потом и кровью, брала с боем, завоёвывала, рискуя собственной шкурой. Гордилась собой. Хвасталась сотоварищам по Гильдии.
Но весь этот пропахший кровью и смертью хлам был мёртвым. Мёртвым изначально, в отличие от любовно сделанных простых, совсем немагических и, казалось бы, совершенно бесполезных безделушек. Хотя, конечно, не совсем безделушек, взять те же кинжалы — иная работа не уступала гномьей.
— Мы подумаем, господин Гойлз, — повторила она. — Не следует полагать, что мы совсем уж беззащитны.
— О, нет, конечно же, нет! — горячо воскликнул гость. — Сужу хотя б по вашему страж-коту. Отличная зверюга. Не сильно ошибусь, предположив, что он справится с целой волчьей стаей.
«Зорок», оценила Гойлза Клара. «И да, опасен. Здешние страж-коты заимствуют силу у хозяев, верно. Эх, разиня!» — выругала она себя. «Раньше надо было думать…»
— Вы нам безбожно льстите, господин Бреннан, — лучезарно улыбнулся Сфайрат, являя безупречные белоснежные зубы. — Но супруга моя права. Нам надлежит подумать. Мы и впрямь не беззащитны. Не угодно ли всё-таки откушать что-нибудь, сударь? Насухую и говорить-то несподручно…
Однако Гойлз вновь отказался. Встал, подчёркнуто-вежливо раскланялся.
— Но вступить-то в нашу гильдию вам ничто не может помешать, государи мои? Для этого вовсе не надо ничего бросать и никуда не надо переселяться.
—Вступить в гильдию? — подняла брови Клара.
— Конечно! — с подъёмом отозвался гость. — Как же мы можем вам помочь, если вы не доверяете нам даже в такой малости?
— А что же нужно делать… став членом гильдии? — осторожно поинтересовался Сфайрат.
— Прежде всего, — Бреннан принялся вдохновенно загибать пальцы, — внести начальное пожертвование на текущие расходы гильдии. Потом — пожертвование в пользу престарелых и немощных магов, находящихся на нашем попечении. Затем — пожертвование на содержание школы и академии, разве не обязаны мы заботиться о детях, нашей смене и нашим будущим?
— Пожертвования, да-да, понятно, — кивнула Клара. — Ещё раз благодарим вас, досточтимый господин Гойлз.
— У меня с собой всё необходимое, — гость с ловкостью опытного приказчика извлёк из-под так и неснятного плаща роскошного вида бювар драгоценной выверновой кожи, раскладывая на скатерти листы пергамента, бронзовую чернильницу, несколько перьев, баночку с песком…
— Всё будет запечатлено магически. Ваши подписи пребудут в полной безопасности, их никто не увидит, кроме меня, никто не сможет скопировать и использовать против вас, — скороговоркой выпалил Гойлз. Ну точно — ни дать, ни взять купец, пытающийся выжать из колеблющегося покупателя сделку любой ценой.
— Досточтимый Бреннан. Я уже сказала, нам надо подумать. Быть может, мы последуем вашему совету и навсегда покинем эти места, отправившись так далеко, что вы никогда нас не увидите и никогда о нас не услышите. Так зачем нам что-то подписывать, и притом прямо сейчас?
…Так, кругом да около, они ходили ещё долго. Ничего в конце концов, естественно, не подписали. Господин Гойлз казался очень, очень разочарованным. Тем не менее протились с полной сердечностью.
— Прошу вас, госпожа Клара, не затянуть. Известите меня — посредством сего кристалла — о вашем решении. Я буду уважать его, каковым бы оно ни оказалось.
— Непременно, досточтимый коллега. Вы узнаете о нашем решении в самое ближайшее время.
— Уф, наконец-то! — простонала Клара, когда господин Бреннан Гойлз, в двадцатый раз поклонившись, наконец соизволил удалиться. — Всю вымотал. Прилипчивый, как не знаю кто.
— Мррр… мррразь! — зашипел Шуша. Шерсть у страж-кота встала дыбом.
— Тебе он тоже не понравился? — хохотнул Сфайрат.
Они стояли все вместе на высоком крыльца дома, прислушиваясь к детским голосам — в саду Зося и Аэсоннэ с Эртаном носились взапуски среди соседских ребятишек.
Шуша только выгнул спину и оскалил зубы.
— Ничего страшного, — Клара присела на корточки, запуская пальцы в тёплый, упругий мех страж-кота. — Пугал он нас, пугал… а самому деньги только и нужны.
Сфайрат покачал головой.
— Тот кристалл…
— Упрятала за семь замков и семижды семь заклятий,— отмахнулась Клара. — Не увидят ничего и не услышат. Кристалл, хочу сказать, непростой. Его просто так не разрушишь.
— Так, может, мне его… — вызвался дракон.
— Зачем? Пусть себе стоит.
— Не люблю чужих и злобных магических штук у нас дома.
Клара улыбнулась.
— Ядовитая змея пусть лучше сидит в клетке, чем рыскает по саду. Я ей даже молока согласна налить.
— Мррряу, змее — молока?! — бедного Шушу оскорбили в лучших чувствах.
— Тихо! — Клара шутливо сгребла страж-кота за шкирку, слегка тряхнула. — Не перебивай.
—Змее… молока… — не мог уняться потрясённый кот.
— Тебе виднее, — пожал плечами Сфайрат. — Но я бы эту штуку просто сжёг. Перекинулся бы и сжёг. Для этого огня у меня б хватило.
— Милый, да кто же сомневается, — Клара ухватила мужа за локоть, прижалась. — Но я с этой игрушкой ещё повожусь. Не перехитрить меня здешним умельцам!
— Хорошо, когда так в себе уверена, — улыбнулся дракон.
— А иначе никак…
Двое стоят на крыльце. Замер у ног здоровенный страж-кот, крупнее большой рыси, с густыми кисточками на ушах. Звенят в саду детские голоса.
А в мастерской Клары стоит под бронзовым колпаком сиреневый кристалл размером с мизинец взрослого человека.
Он ждёт.
* * *
Чародей по имени Бреннан Гойлз вышел из дома Клары Хюммель, довольно улыбаясь, словно достигнув невесть чего. Обращение со стороны странной волшебницы, похоже, его не только ничуть не огорчило, но даже и не удивило. Он выглядел человеком, добившемся желаемого — шагал весело, чуть не вприпрыжку и даже насвистывая, что магу его положения и вовсе никак не пристало. Если бы Клара видела господина Гойлза в этот момент, она бы насторожилась — самое меньшее.
Но Клара, к сожалению, его не видела.
===
Go to the top of the page
Вставить ник
+Quote Post
Ник Перумов
18 January 2011, 0:12
#5


Уртханг. Kапитан Уртханг.
****

Kапитан
446
16.9.2003
666



  22  


Глава 5.
Гелерра, Арбаз, Креггер и другие подмастерья Новых Богов.


Пусть горят миры, пусть рушатся небеса, ученики Великого Хедина пойдут вперёд, несмотря ни на что. И поведу их я, адата Гелерра, потому что таково слово Учителя.
— Справа, адата! — хрипло рявкнул гном Креггер, толчком в бок сшибив гарпию в придорожную канаву. Там, где они только что стояли, земля встала на дыбы, её пробили пять окованных сталью блестящих рогов в два человеческих роста. Пробили — в надежде насадить хоть кого-нибудь на острия и вновь спрятались.
— Вот погань, — перемазанный копотью Креггер навёл огнеброс на оставшуюся воронку.
— Оставь, — гарпия тронула старого друга за плечо. — Он уже глубоко, не достанешь.
— Как это «не достанешь»?! ещё как достану! — по-мальчишески возмутился гном.
— Оставь, — повторила Гелерра. — Где твой десяток? Прикроете нам спину. Вас боятся, проучили наглецов…
Гном самодовольно накрутил на палец тщательно заплетённую перед боем из бороды косицу.
— А как же! Мы им…
Он бубнил ещё какую-то похвальбу, но гарпия уже не слушала. Развернув крылья — белоснежные перья среди углей, золы и плавающего в воздухе едкого пепла — она взлетела.
Они дрались — ученика Мастера это привычно. Они дрались в особом, не похожем ни на какие другие мире — и это тоже было всегдашним их ремеслом. Однако на сей раз они дрались в мире, где Учитель прожил целую жизнь, в мире, который считал когда-то своим домом.
Мир назывался Хьёрвард.
…Когда Гелерра услыхала приказ аэтероса, как называли Учителя эльфы, она едва сдержалась, чтобы не разреветься от счастья. Пришлось вонзить ногти в ладони и до крови закусить губу. Учитель доверил ей биться там, где стояли его собственные крепости и проливали кровь его собственные армии, в мире, с которого начался его путь, путь, приведший к престолам Обетованного и титулу Нового Бога.
Только самым-самым лучшим, самым-самым верным ученикам может поручить Мастер такое дело. Самым близким. Близким настолько, что… что…
Гелерра затрясла головой. Да что ж за наваждение, в самом-то деле!
Совсем рядом лежала долина Бруневагар. Памятное место. Сколько раз Гелерра перечитывала описание приключений воина по имени Гудмунд, случишееся давным-давно, когда Учитель сам был ещё просто Истинным Магом.
…Гелерра заложила крутой вираж, проносясь над своими десятками. Подмастерья Хедина перекрыли узкое ущелье, по которому из раскрывшегося портала прямо на них катились волна за волной недоброй памяти быкоглавцы.
И не только они — в их рядах мелькали какие-то маленькие, гарпии по пояс, человечки в просторных коричневых плащах и низко надвинутых капюшонах. Эти оказались колдунами, и притом весьма умелыми — воздух так и трещал над головами бойцов Гелерры от сталкивающихся заклятий и контрзаклятий.
Малыши в коричневых плащах, оказывается, владели заклятиями боли и мук. Они не швырялись огненными шарами, нет, их магия впивалась в саму плоть жертвы, так что расплавленные, превратившиеся в сплошной гной мышцы сами сползали с обнажающих жёлтых костей. Сами собой вспыхивали волосы на голове, в считанные мгновения изгнивали суставы и пальцы падали наземь, продолжая дёргаться, словно чудовищные черви.
Почти все подмастерья Хедина сами в той или иной степени владели магией. Были и те, кто вообще не прикасался к оружию, лишь прикрывая товарищей. Атаку они встретили, искажая и меняя пути магических потоков, разрушая вражьи чары, и накладывая свои собственные — защитные.
Это Хьервард, особый мир. Мир Учителя, мир, где он сражался, где строил свою Ночную Империю, мир, где давным-давно, за многие века до последней схватки, укрепились Дальние. Загадочные, непонятные, противоречивые. Им было всё равно, что говорить — правду или ложь, лишь бы это вело к достижению цели.
С ними невозможно заключать соглашения и верить на слово. Нет таких клятв, что действительно значили бы для них хоть что-нибудь. Учитель мимоходом, нехотя, упоминал, что с вапмиршей Эйвилль случилось что-то очень, очень нехорошее — после того, как она, Гелерра, подобрала в Межреальности обломок зеленоватого кристалла, что нёс на себе явный отпечаток магии Эйвилль. Она сжимала его в свои последний мгновения
Go to the top of the page
Вставить ник
+Quote Post
Ник Перумов
10 May 2011, 8:22
#6


Уртханг. Kапитан Уртханг.
****

Kапитан
446
16.9.2003
666



  22  


Давно не помещал сюда новых отрывков из ГБ-2-1. В книге (первый том) получаются линии:

1.Клара Хюммель, связанный с нею вампир Ан-Авагар.
2.Хедин, Ракот и Сигрлинн.
3.Гелерра и другие подмастерья Через них пойдёт линия Лунного Зверя.
4.Матфей Исидорти, клирик монастыря Святых Сил -- новый персонаж. Подсказка -- через него пойдет линия МБ. smile.gif

Пока это всё. Я знаю, что посетители форума составили очень длинный список тех, кто должен появиться в ГБ2, но, я полагаю, все поймут, что впихнуть их сразу же в одну нетолстую книгу невозможно. smile.gif "Дайте срок".
Go to the top of the page
Вставить ник
+Quote Post
Ник Перумов
14 May 2011, 17:35
#7


Уртханг. Kапитан Уртханг.
****

Kапитан
446
16.9.2003
666



  22  


Выкладываю первую главу о Матфее Исидорти, молодом монахе, клирике монастыря Святых Сил. :-)

Legal Disclaimer: всё в этом открывке может быть изменено до неузнаваемости и прямой противоположности, как и просто не войти в книгу! :-)

===


Скуууучно. Ой, как скуууучно, хоть волком вой, хоть выпью реви. Хотя выпь-то как раз и не ревёт… Охти, тоска смертная.
Молодой монах — у него едва-едва закурчавилась редкая бородка — перевернулся на другой бок. Жёсткий лежак в узкой келье, щель окошечка — насмешка, а не окно, честное слово. В келье, кроме свечи, песочных часов, кувшина с водой, поганой кадушки для ночных надобностей да образа Святых Сил — ничего нет, даже молитвенника, потому как молитвенники положены одним лишь пожилым отцам, кого память начинает подводить, а молодым следует полагаться на собственную голову, на что ж ещё, а это тоскааааа такая-аааа…
Монашек не то зевнул, не то вздохнул. Свеча горела хоть и тускло, но ровно, выхватывая из мрака узкое лицо с высокими скулами, тонкий нос с горбинкой, глаза, глубоко спрятавшиеся под надбровные дуги.
Учи, учи, учи. И помни, как тебе повезло, что не трудником бесправным спину гнёшь на монастырских полях, под дождём, аль жарой, али снегом. Это им, бедолагам, работа до седьмого пота и восьмого издыхания, а тебе — им на зависть! — сиди под крышей, в тепле, сытый… ну, или почти сытый… книжечки почитывай, молитвы запоминай, отцу-настоятелю выученное отчитывай, да не просто так, а голосом ясным, чистым и по чину меняющимся.
Эх, спать всё равно не получится — через час уже зазвонят к ночной службе, «на ведьм и колдунов поношение». Час? — юноша взглянул на большие песочные часы. Ага, час всего. Лучше и не пытаться заснуть, потом просыпаться — мука мученическая. Отец-настоятель непременно заметит, что носом клевал, что в глазах «огня веры» не было. А откуда ему взяться-то, огню этому, если Силы Святые никто в глаза никогда не видывал, одни только книжки и остались; так ведь в книгах и я сам такого понапишу, что только держись.
Да и потом… говорят, когда Святые Силы являлись, то чудеса творили великие, огонь с небес сводили, по воздухе летали аки птица, болящих исцеляли, только что мёртвых не оживляли. Но с тех пор сколько уж годков пролетело, сколько воды утекло? Святые Силы — шестеро их было, мужей четверо и жён двое, красоты несказанной, и о том рассказы оставлены в книгах, усердными перьями записанными. Да вот только толку с тех рассказов никакого. Чудес никто творить не может, кроме ведьм. Да и те ведьмы, если призадуматься…
Призадуматься. В этом-то всё и дело. В монастыре жизнь легка ещё и тем, что думать не надо. Трудники, так те и вовсе думать, небось, не умеют.
Матфей вздохнул, поправил фитиль, снял нагар и уселся на жесткий лежак, глядя в узкое оконце. Грубый камень, железные прутья решётки… ведьма, отец-настоятель учил, ночной птицей или там мышью летучей к мужу, себя Святым Силам посвятившему, проникнуть может и в прельщение ввести.
В прельщение ввести. Ох…
Тут мысли молодого монашка обрели совершенно иное течение. Некоторое время он сосредоточенно размышлял, какими же, на самом деле, могут оказаться детали этого самого «прельщения» и чем оно всё закончится.
Ох, ох, срамота-то какая!
Он воровато оглянулся, словно ожидая прямо здесь нарваться на строгий взгляд отца Андратия. Рукоблудие — грех страшный, Святые Силы так заповедали и кары за него назначили. Ох, сомнения, сомнения, грех ещё более тяжкий! Уверовать бы… хорошо отцу-настоятелю, он-то во всём так уверен, словно собственными глазами видел. А я вот не могу. Написано в Книге Творения, что создали Святые Силы мир в шесть дней и шесть ночей, а на седьмой отдыхали все вместе и праздновали, окончанию труда радуясь, и оттого мы все отдыхаем в день седьмой, а шесть трудимся… стоп-стоп, о чём это я? Ну да, Творение. Откуда мир явился, что началом стало и что было ещё раньше? Вот тут-то я и могу только своим глазам верить. А то напишу, что мир, мол, изблевал из уст своих страшенный зверь Умм-ра, и что тогда? Напишу, что изблевал, и потому-то у нас и житуха такая отвратная, и зима полгода, и лето засушливое, весна короткая, а осень дождливая да гнилая, и поди-ка, поспорь со мной! Я так видел, и всё тут.
Ох, ох, да что ж за мысли-то мне в голову лезут?! А ну как Силы Святые и впрямь каждое слово, про себя сказанное, слышать могут?
Матфей сглотнул и вновь пугливо оглянулся.
Нет, никого. Неоткуда им тут взяться, Силам Святым. Никто их никогда не видел, никогда не слышал. Только книги и остались. А книгам веры нет, если только сам всего не проделаешь. Эвон, у отца Мерафе в библиотеке — чего только нет, а в сундуках, от посторонних запертых — труды и по алхимии, и разысканию существ небывалых, необыкновенных, и там, в этих книгах — то, что проверить можно. Повторить. Сделать самому. И те, кто их писал, знали — другие проверят. А значит, писали с толком, сознавая, что делают. Особенно потому, что жизнью рисковали.
Эх, заглянуть бы в те сундуки! Да не одним глазом, как доселе удавалось, когда отцу Мерафе помогал, а как следует. Не зря же он, Матфей, грамоте обучен, да не только Святыми Силами даденной. Давались ему чужие словесы, легко давались, другим клирикам на зависть. Так он и к отцу Мерафе попал, старик столько этих языков знает, что сам, наверное, забыл. В обители чужую речь учили, потому как паломники благочестивые и из-за моря приплывают.
Вот только не подумал никто, что на иных языках и книги иные читать можно. А отец Мерафе — он как малой, право-слово. Радуется, словно дитятко, когда кто-нибудь в его сундуки нос сунет. Правда, не во все. Некоторые — самые интересные! — он никому не показывает. Даже ему, Матфею Исидорти, хоть он уж так старался, так старался, старику угождая! Даже отец-настоятель заметил и похвалил, мол, вот истинная любовь ко брату старшему — когда он, Матфей, отцу-библиотекарю замёрзшие ноги в горячей лохани отпаривал.
Отпаривать-то он отпаривал, но как уговорить старого упрямца дать в сундуки заглянуть? Только два разочка и удавалось приподнять крышку, когда порядок всюду наводили. Эх, эх, какие ж там названия-то были!
«О существах небесных и подземных». «О духах вызывании и повествованиях их». «Силы Додревние, их имена, деяния, и нынешние обитания». «Как мертвецу обличие жизни придать на время краткое».
И так далее. Большего Матфей прочесть не успел, отец Мерафе крышку захлопнул, да и накричал к тому же. Мол, нечего глазами своими бесстыжими куда попало таращиться, не для него эти книги писаны… И епитимью наложил.
Епитимья-то ещё ничего, а вот плохо, что сундуки стал запирать тщательно и за ключами следить неотступно. Ну ничего, ничего, отец Мерафе у нас старенький, а кроме него, в библиотеку один только настоятель и ходит из монастырских набольших. Ни отец-эконом, ни отец-кастелян. Не говоря уж об отце-казначее. Десяток молодых клириков, таких же, что и сам Матфей, переписывают ветхие свитки, но там только священное, о деяниях Сил Святых, да первых их учеников.
Исидор бросил взгляд на песочные часы. Вот, не заметил, как и час пролетел. На службу пора. Отец-настоятель опозданий не прощает.

* * *
Монастырь Бервино отличался богатством. Не роскошен, но зажиточен. Поля обширные, а при них — всякие хитрые хитрости, поколениями монахов измысленные, чтобы, значит, воду в засуху на них поднимать, а в гнилодождье — напротив, отводить. Крыльчатки, ветром движимые, какие-то колёса зубчатые, шкивы, ремни — Матфея это не интересовало. Трудники работать должны, и это правильно. А уж раз ты в монахах, то не зевай! И тут найдётся, чем поживиться.
Матфей и нашёл. А что делать, если родители твои совсем не богачи, даже наоборот, и всех сыновей с дочерями простому сапожнику не прокормить, пусть даже башмаки, им строенные, самому королю впору?
Он сбежал по крутым ступенями библиотеки, оказавшись на просторной монастырской площади с колодцем прямо перед главным собором. Братия торопилась, и из келий, и из мастерских, потому что отец-эконом считал леность грехом, а инструменты без дела валяться не должны только потому, что на небе, видишь ли, звёзды.
К службе торопились в благочестивом молчании. Монастырь стоит на склоне, собор — выше всех, так что, оглянувшись от высоких дверей, узришь всю обитель, как на ладони. Под звёздным небом сероватые некрашеные стены монастыря и рыжие черепичные крыши словно слились в сплошной занавес, завесу, за которой скрылось всё — жизнь, мечты, память… даже родители, даже братишки с сестрёнками.
Матфей поёжился, как и всяких раз, когда вспоминал судорожно вцепившиеся в плечи папины пальцы и мамины мокрые щёки. «Иди… иди, сыночек… там тебе хорошо будет…»
Что-то углядели в нём отцы-монахи, что взяли, не завернули, как множество других…
Нет, нет, ничего, ничего. Он их всех ещё увидит, конечно же, увидит. Он же знает, где они живут, а до городка Збаст, где устроился сапожник Савел Исидорти, всего-то неделя пути. Вот отпросится у отца-настоятеля и сходит…
…Служба тянулась, как всегда, муторно и долго. Матфей старательно пел вместе со всеми, тянул шею, тщась рассмотреть Шестерых, во всех подробностях изображённых над алтарём. А чем ещё заняться на службе, которую благодаря отличной памяти знаешь назубок? Тут хоть женщины нарисованы… пусть и закутанные с головы до пят, только лицо видно, да отставленный локоть.
«И ведьма-а-ам даруй огнь и глад, огнь и глад!»
Где там отец Мерафе? После ночной службы старик всегда любил ещё поспать, до утреннего распева. Ну да, вон он, пошёл в левое крыло, там кельи старших отцов. Библиотека пустая, писцы явятся только после первой светлой молитвы. Младшую братию отцы эконом с кастеляном сейчас нарядят на работы, а мы в это время…
— Вам помочь, отец Мерафе? Что-то вы хромаете опять. Колено натрудили?
— Ох, ох, ты, Матфейка, мальчик мой? Да, спасибо, что руку даёшь. Эх, старость не радость, скоро и вовсе карабкаться по этим ступеням не смогу…
— Я помогу, отец. На меня обопритесь, — от собора надо спуститься на площадь, а потом вновь подниматься, потому что кельи старших отцов строили высоко, чтобы, значит, «вид был получше». Зачем, почему, кто так устроил — уже не дознаться. И вот ковыляет старый и тучный отец Мерафе, вполголосы ругая «эти ступени, будь они неладны».
Вот и келья, вот и знакомая дверь, такая тяжёлая, что и тараном не вышибешь. Зачем простому монаху, пусть и отцу-библиотекарю, такая дверь? От ведьм ночных отбиваться?
— Прилягу, Матфея. Что-то… плохо меня ноги держат последнее время, ох, ох…
— Не беспокойтесь, отец, я всё сделаю. И библиотеку открою, и писцам работу раздам, как вы мне вчера в малом свиточке и разъяснили…
— Ох, спасибо, мальчик мой. Добрый ты, мало таких стало в нынешние-то времена…
Матфей помог старику стащить сандалии, и отец Мерафе блаженно растянулся на лежаке.
— Ты иди, Матфейка, ступай. Чернила проверь и перья. И пергамент. А то я уж и не упомню, всё ли я с вечера приготовил…
Клятвенно пообещав всё исполнить в самонаилучшем виде, Матфей с облегчением захлопнул дверь кельи и едва не сорвался с места стрелой; вовремя опомнился, отец-настоятель «бегунков», как он говорит, не терпит.
Степенно спуститься по лестнице, кланяясь старшим братьям, мелкими семенящими шажками — «как по чину положено» — добраться до библиотеки. Аккуратно прикрыть за собой дверь — и задвинуть засов.
В эти часы сюда никто из монастырских чинов не явится. Но осторожность не помешает.
А вот и конторка отца Мерафе. Запертая. Правда, трудник, что замок ладил, не шибко искусным оказался — Матфей отжал край ножом и ящик раскрылся.
Ключи. Все ключи от библиотеки. И от заветных сундуков!
Запор даже не щёлкнул — не зря же Матфей их все смазывал, и не по собственной воле, а поелику отец-библиотекарь приказал!
Ух, ладони-то все мокрые…
Юноша тщательно вытер руки о рясу. Пальцы тряслись, дыхание прерывалось.
«Силы Додревние», огромный фолиант. Коричневая кожа, углы оббиты чёрным железом. Замок… был когда-то, но сломан, к счастью.
Стой, стой, стой. Так дело не пойдёт. Где тут у нас заготовленные перья с пергаментом? Что-то самое важное наверняка надлежит будет себе переписать.
На первых страницах теснились изображения каких-то зубастых рыбочуд с крыльями и когтистыми лапами, на второй Матфей ожидал обычное для таких манускриптов обращение автора, что-то вроде «Ты, дерзнувший читать строки сии, внемли же вековой мудрости…», однако здесь не нашлось не только «предуведомления», но даже и имени создателя. Неведомый сочинитель сразу брал быка за рога:
«Не верь.
Ничему не верь, кроме глаз своих, рук своих и ушей своих. Если они и подведут тебя, то не желая солгать тебе, своему господину. Прошедший путём книги сей станет господином своей судьбы, а кто скажет, что ложь сиё, пусть дочитает сперва до конца, а потом проделает здесь описанное.
Что такое Силы Додревние? Это те, кто правит миром, только невидимы они для нас. Скажет читатель, «зачем же говоришь ты такое? Ведь увидеть нельзя их? Глаза наши обманут нас!», и я отвечу —нет! Можно увидеть, можно пройти земной тропой и воздушным мостом, и тогда тебе откроется истина.
Не важны тебе, читающий, ни имя, ни происхождение моё, скажу лишь, что всё, изложенное на страницах сиих, я проделал сам, самолично, рискуя собственной плотью, а не списал из книг других. Не веришь? Прочти и повтори! Тогда уверуешь»

Ох, руки-то как трясутся… Матфей перевернул страницу, смахнул проступивший пот.
«Силы Додревние. Перечислю их.
Ир-Йезг, чьё жилище — дно морей.
Нам-Тал, на горных высях пребывающий
Димме-Эрг, из лесных глубин
Шаарш-Ге, что из пламени подземного
Иффе-Кабер, среди людей странствующий
И шестая, над ними стоящая, Аа-Тенне, мать их и всех нас.
Ты спросишь, откуда известны мне имена сии, и места обиталищ, и кто есть кому породительница?
Отвечу. Долго шёл я и к имена, и к прозваниям. Тебе же, читающий, облегчаю я дорогу сию, в истинности же слов моих ты убедишься сам.

Аа-Тенне, старательно вывел Матфей. Но это же просто слова, слова, он таких «имён» сам накорябает столько, сколько захочет, и ещё позаковыристее!
Трудно дозваться Сил Додревних, не помогают они никому и не отвечают на простые моления. Размысли — если б и впрямь пребывали они там же, где и мы, разве ж не увидели б их люди? Всё, что только есть в природе, описал человек, и занёс в книги, преудивительные звери, птицы и гады попадались ему на пути, и всех их занесли в книги усердные путешественники. Сил же ни Святых, ни Додревних не видали они, но то лишь иллюзия, сиречь обман.
Не везде и не всюду можно узреть Додревних и слуг их, но лишь в местах особых, где ещё сильно старое волшебство…»

Старое волшебство? — по спине Матфея продрало холодом. Это ещё что такое? Ведьмы… правда, чтобы своими б глазами увидеть, как ведьма, скажем, обращается в ту же мышь летучую, тоже никому не удалось.
«Все тропы и пути, что ведут к таким местам, ныне забыты. И более того, явись ты, читатель, к ним неготовым, ничего не откроется тебе и магия останется сокрытой. Размысли: не видя волшебства и чародейства воочию, мы перестаём верить. Сказки остаются сказками, сколь бы искусно не излагали их сочинители. Прежде всего надлежит открыть глаза и уши, обрести вновь умение видеть и слышать тайное, спрятанное от нас. И для этого есть два средства:
Средство первое — Страх.
Средство второе — Отчаяние.
Темна и страшна истинная магия, великое могущество, трудно описуемо убогими словами могущество Древних. Ты должен быть готов. Никто не ждёт, что юный ученик сразу же и с лёгкостью исполнит всё, доступное мастеру. Надлежит подготовить себя. Но первый шаг остаётся самым важным.
Чего мы боимся сильнее всего?
Смерти.
Кто враг, схватку с которым мы обречены проиграть, несмотря на все наши усилия?
Смерть.
Но, чтобы обратить Смерть в наше оружие, надлежит оставить всё, удерживающее тебя в этом мире. Привязанности и обязательства, надежды и расчёты. Если ты, читатель, полагаешь, что можно «сходить полюбопытствовать» на Додревние Силы, словно в зверинец, и потом вернуться обратно — оставь сию надежду. Истинная магия не прощает измен и требует всего тебя. Но зато она и предлагает вместо одного мира, унылого и скучного, мало чем отличного от тюремной камеры, где автору сиих строк пришлось провести немало времени — всё великое множество обитаемых сфер, как я предпочитаю их именовать.
Остановись на месте сиём, читатель, и размысли: желаешь ли ты и впрямь оставить всё позади, дабы двинуться в неведомое? Голод, холод, нужда и жажда ждут тебя на этом пути; прежде, чем снискать богатства, пред коими померкнут сокровищницы всех королей земных, тебе предстоит пройти через нищету, и радостно её принять, ибо в избавлении от алкания благ земных — один из корней твоего будущего успеха.
Верь мне, читатель. Я совершил всё это. Я знаю.

Матфей оторвался от покрытых мелкими буквами страниц. Лицо обильно покрывал пот, взмокли и ладони, сердце тяжело бухало в груди. Он не ошибся, он не ошибся! Не зря отцы-монахи прятали под замками такое сокровище! Книга того, кто прошёл тайным путём и остался жив и написал эту книгу! И он наверняка добился богатства и почёта, потому что только очень, очень богатые люди могут позволить себе такие роскошные списки своих книг.
Хотя… голод, жажда, нужда… Матфей поёжился. Житьё в монастыре, конечно, скучное, однако вполне себе сытное. Обжираться, само собой, молодым монахам не полагалось, кроме лишь Дней Воскрешения, когда все правоверные празднуют грядущую победу Шестерых — но и от голода никто не страдал. А поесть Матфей любил, ох, любил!
И холода он тоже терпеть не мог. Вспомнив о холоде, он бросил взгляд на пустой чёрный камин; разводить там огонь всегда было его заботой. Матфей вздохнул, с сожалением спрятал заветную книгу и поплёлся за углём и дровами. Скоро явятся писцы, начнётся обычный гвалт, почему, мол, в писарской холодно, так что и перья, мол, держать невозможно.
Трудники, к счастью, не поленились, здоровенные лари возле входа в библиотеку полнились до краёв. Сухая растопка занялась тотчас, Матфей аккуратно подкладывал тонкие полешки, чтобы потом, когда разгорится, заложить огонь кусками чёрного угля. В детстве ему всегда нравилось устроиться возле печки или камина, заворожено наблюдая, как пламя расправляется с дровами, такими прочными и несокрушимыми на вид. Хорошо бы оно вот так же сожрало и всю эту жизнь, в которой его родителям пришлось отказаться от собственного сына…
Разведя огонь и добавив угля, Матфей вернулся к чтению. Теперь он смаковал каждую фразу; однако мало-помалу накапливалось и нетерпение. Когда же, ну когда же пойдёт настоящее? Точное описание, что и как надлежит сделать? О том, чтобы пролистнуть хотя бы страницу и речи не было.
Страх. Отчаяние. Как сделать так, чтобы они открыли бы тебе дверь и указали путь, а не убили бы в самом начале великой работы?
Первое. Оставь надежду на возвращение. Испытай себя постом, воздержанием и отказом от благ мирских. Если огонь познания, жажда истинного горят в тебе и не угасают от житейских невзгод, шагни дальше…

Матфей разочарованно присвистнул. Поститься, отказываться от «благ мирских»… ну, от последних-то он и так отказался, верно?
Откажись от благ мирских, — словно услыхала его коварная книга, — что значит сие? Сие значит — лиши себя одеяний, даже простых и облачись в рубище; сними обувь и иди босой; ешь, что подаёт тебе судьба, пока ты ещё не умеешь насыщаться так, как подобает адепту великой работы. Испытай себя. Потому что дороги назад не будет — сделай кованое тавро и выжги себе на левой руке слова сии.
Дороги назад нет.

С каждой строчкой прочитанное нравилось Матфею всё меньше и меньше. Ходить в рубище, босым, словно древние пророки и свидетели Шестерых? Есть «что подаёт судьба» — это как? Воровать по рынкам, что ли? И как долго? Может, все эти «испытания» для нестойких, кто колеблется? Кто не понимает, что такое истинное знание?
Он поколебался, и, наконец, пролистнул страницу. Так, что у нас здесь?
«Итак, читатель, ты решился. Ты испытал себя и нашёл, что способен бросить вызов силам древним и заповедным. И ты спрашиваешь, с чего начать?
Удались от населённых областей, тебе нечего там делать. Не бери с собой ни припасов, ни оружия, кроме лишь пары ножей от доброго мастера. Удались от полей и рек, где изобильны звери, птицы и рыбы, где вдосталь злаков и жизнь изгоя слишком легка. Избери дорогу в чащи, в глухие леса, в чёрную тайгу, где на дни и дни пути тебе не встретится ни единой живой души. Иди в края, где нет лютой зимы, ибо холод убьёт тебя вернее и скорее жары, пока ты ещё не обучился защите.
Написавший эти строки избрал Беймарнскую пущу…»

Беймарнская пуща, хм. Матфею приходилось слыхать об огромном и древнем лесе, что тянулся по южному краю королевства, поднимаясь высоко в неприступные Драконьи горы. Драконов, правда, там отродясь не видели, но люди ведь так любят красивые названия…
Когда же написана книга, если уже тогда существовало название? А, может, этот труд вовсе и не так древен?
«…Беймарнскую пущу. Вступай смело под её сень и иди на юг, пока не достигнешь предгорий. Держись подальше от рек, ручьёв и речек! Они избавят тебя от жажды и тем самым ослабят решимость перейти границу. Если ты уже исполнил, читатель, о чём шла речь на прошлых страницах, то уже умеешь обуздывать немедленное желание глупого тела напиться или поесть. На таёжной тропе ешь и пей, лишь когда жажда и голод станут нестерпимыми. Это легко. Не трать силы понапрасну, их надлежит отдать в решительный момент, когда заповедные силы, враждебные человеку и ненавидящие его, явятся за тобой».
Только этого не хватало! — задрожал Матфей. Книга едва не выскользнула у него из потных ладоней. Заповедные силы... ненавидящие человека... явятся за тобой... Бррр! Ой, ой, может, и не зря лежит под замком эта книга? Может, обратно её, пока не поздно, дабы умов не смущать?
Горло сдавило спазмом, в животе всё болезненно сжалось. Как бы медвежью болесть не подхватить, то-то сраму не оберёшься...
И всё-таки он не захлопнул книгу. Подождал, отдышался, вновь пролистнул страницу. Автор вот-вот должен был добраться до сути.
«В самом сердце Беймарнской пущи лежит обширная неглубокая котловина. Люди болтают, что её выжгло небесное пламя, сорвавшись с хрустальной тверди. Посмейся вместе со мной над невежеством и глупостью насельников мира сего: слепые, они не в силах понять истинную суть вещей. Как может огонь пребывать «на хрустальной тверди», ибо ему для того, чтобы гореть, потребны и уголь — или иное, способное питать его, — и воздух?За небом нет ни первого, ни второго, как ты, читатель, убедишься сам.
В сей котловине стоит мёртвый лес. Огромные древние деревья погибли, убитые в одночасье неведомой силой. Листва и хвоя опали с них, с коры отвалились плети серого мха, но гниль не добралась до сердцевины стволов и сухость не подточила ветви. Лишённая жизни чащоба тянется на три дня пути и тебе, читатель, надлежит пробраться в самую середину. Здесь нет ни ручьёв, ни источников, здесь не растёт трава или подлесок. Именно это тебе и нужно.
Настал час пустить в ход свои умения.
Избери удобное место, отыскивай высокие дома слепых чёрных муравьёв, что не встретишь более нигде в мире. Они заняты важной работой, они верные слуги тех, кто является под покровом мрака, кто лишён формы, но не содержания. Я называю их заповедными силами, дабы не повторять детские сказки и использовать избитое, затасканное невежественными глупцами слово «демоны».

Матфею стало совсем плохо. Он весь дрожал, руки тряслись, зубы выколачивали барабанную дробь. Демоны! Силы Святые, спасите и сохраните... Про демонов говорили только шёпотом. Их тоже никто никогда не видел — как и колдующих ведьм, кстати — но что они есть — никто не сомневался. Мол, удалились от нашего мира всемогущие Шестеро, оставили нас хоть и под приглядом, да одних, вот всякая нечисть и набрала сил, нам на испытание, а испытание — Шестерым на прославление.
Прославление — прославлением, а вот Матфей невольно вспоминал сейчас все загадочные и таинственные случаи, что молва приписывала именно демонам. Где-то страшной смертью погибла семья, мучительски умерщвлённая, с вырезанием сердцец и печени у ещё живых; королевская стража схватила каких-то безумцов, обуянных алчбой к людоедству, их подвергли пыткам и казнили, но слухи шли всё равно.
«Обнаружив муравьиный холм и удостоверившись, что это не простые рыжие короеды или коричневые могильщики, а именно слепые чёрные, приготовь себя. Тебе предстоит последний шаг.
Постись день или два, прикончи все запасы воды, если у тебя в нарушение слов моих ещё оставались таковые. Собирай чёрных муравьёв руками и ешь их. Отвращение и брезгливость тебе надлежало оставить дома, если ты не можешь преодолеть себя —ты зря терял время, читая мою книгу или добираясь до заповедной пущи.
Поедай муравьёв, они кисловаты на вкус, и утоляют как жажду, так и, до известного предела, голод. Впоследствии тебе предстоит насыщаться иной пищей, но до срока подойдут и сии насекомые.
Иные авторы, как, например, почтеннейший Аббелиар Кносский, уверяют, что твёрдые панцири сих муравьёв содеражат особый яд, каковой, не убивая, заставляет нас грезить наяву и видеть несуществующее. Сие есть лишь смеха достойное заблуждение учёного мужа, никогда не набравшегося смелости выйти за пределы библиотеки и взглянуть в глаза мира, свирепого и ужасного. Следуй моим советам, и ты увидишь, где истина.
Итак, не ешь ничего, кроме лишь чёрных слепых муравьёв и пребывай в покое. Не зажигай огня. Беймарнская пуща тепла даже зимой, ты увидишь дымы, поднимающиеся кое-где над глубокими трещинами в земле, возле коих ничто не растёт, а сама почва спеклась, сделавшись твёрже камня. Но пока не приближайся к ним, жди, чтобы иные, бесплотные, сами явились бы к тебе.
Жди ночь и две и три. Голод и жажду утоляй муравьями, но помни, что если ты вконец разоришь их жилище, тебе самому станет нечего есть. Поэтому будь осторожен. В Беймарнской пуще сытые не выживают».

Тьфу! Ну и гадость. Каких-то ещё чёрных муравьёв жрать, да ещё и слепых! Смеется это всё сочинивший над нами, что ли?! Я-то ждал, что будут тут тайны великие и заклинания могущественные, а мне эвон, муравьями закусить предлагают!... Что за ерунда? Зачем, для чего? Где сокрытые от непосвящённых секреты, где магические ключи? Где забытые таинственные города, гробницы, книги великих чар?
Ешь муравьёв, ага. Хорошо ещё, что не комаров.
Матфей отложил книгу, утёр пот, перевёл дыхание. Как-то это всё... сложно. Нет бы просто — сказал волшебные слова, явился перед тобой демон и исполнил три желания. Ну, первое, конечно — это богатым стать, чтобы до конца дней хватило и работали б на тебя другие чтоб. Второе — жить долго-долго, пока самому не надоест и умереть только по собственному желанию и от собственной руки. Третье... тут можно и побаловаться, пусть любая девчонка, стоит мне только захотеть, моей станет.
Щёки у молодого клирика порозовели, а глаза подёрнулись мечтательной поволокой.
Но тут в дверь застучали, загомонили на улице голоса и монашку пришлось волей-неволей идти открывать дверь.
Ключ от заветного сундука он, разумеется, положил на место, но сам замок казался запертым только на первый взгляд. Всё равно отец Мерафе в них никогда не заглядывает, Матфей сам и запоры смазывает и пыль с сундуков сметает...
— Отпираю, отпираю! Кому там не терпится? Кто голосит, порядок нарушая? — Матфей старался придать голосу глубину и значительность.
Ввалилась гурьба молодых писцов, послушников, едва закончивших учение и определённых отцом-настоятелем для копирования древних свитков. Шум и гомон стихли, на Исидорти поглядывали не то, чтобы с уважением, однако он всё-таки был старшим над книгохранилищем — в отсутствие отца Мерафе.
— Идёмте, братие, работу раздам, — важно бросил Матфей.
Заветная книга так и не вернулась в сундук. Лежала, скрытая, в глубине полок, куда тоже никто не заглядывал, наверное, целую вечность.
Муравьи муравьями, а чем дело-то кончилось, интересно узнать!

===
Go to the top of the page
Вставить ник
+Quote Post
Ник Перумов
11 July 2011, 21:49
#8


Уртханг. Kапитан Уртханг.
****

Kапитан
446
16.9.2003
666



  22  


Отрывок про Матфей Исидорти оказался довольно популярен. :-) что ж, выкладываю продолжение его приключений.
Опять же повторюсь: текст черновой, все еще может измениться не один раз.

===

Молодой клирик потёр руки, поды шал на замерзающие пальцы. В келье стоял холод, словно уже наступали Последние Дни перед возвращением Шестерых — когда, согласно преданию, явятся «хлады небывалые и будет от них ущерб великий всякому злаку, и древу, и скотине».
Да, холода… Осень пришла необычно ранняя, с заморозками, так что по утрам на монастырском дворе покрывались льдом все лужицы. Отец-эконом в преддверии наступающей долгой зимы гонял молодых монахов немилосердно, самолично проверяя заложенные в подвалах запасы, дотошно пересчитывая мешки, бочки и подвешенные к потолку окорока.
Всё это время Матфей при всяком удобном случае норовил сунуть нос в запретную книгу.
Что успевал, молодой монах тщательно переписывал себе, хранил в незаметной щели меж лежаком и стеной в собственной келье.
И всё чаще, пока он сидел в библиотеке, помогая отцу Мерафе — а, по правде, делая за старика всю работу — Матфей всё вспоминал и вспоминал прочитанное…
«Жди ночь и две и три. Голод и жажду утоляй муравьями» — писал неведомый автор. И, пояснив, что в глухомани «сытые не выживают», переходил ко главному.
«Каждую ночь, насытившись, елико возможно, телами чёрных муравьёв, ложись, не разводя огня, и размышляй. Забегая вперёд, предупрежу тебя, читатель, что оные муравьи есть слуги демонов, а ходы под муравьиными кучами идут куда глубже, чем может показаться на первый взгляд. Вижу твою недоверчивую усмешку, читатель — зачем могущественным демонам какие-то ничтожные насекомые?Однако демоны, несмотря на всю грозную силу свою, повинуются строгим законам бытия, и вынуждены прибегать ко всевозможным уловкам и ухищрениям, дабы вкусить добычи. Эссенция демонического начала остаётся в муравьиных телах — иначе они не смогли бы приближаться к своим хозяевам и служить им — поэтому, поедая муравьёв, ты начинаешь чувствовать демонов, а демоны чувствуют тебя.
Итак, представь себе, что настала третья ночь твоего ожидания. Ничего, кроме лишь кислых муравьиных телец не побывало в твоих устах и ты считаешь, что готов взглянуть в лицо неведомому. Соверши обычные очистительные обряды, все, какие тебе ведомы; чем больше, тем лучше»
Дальше следовало долгое описание, что делал сам написавший запретную книгу; наконец, наступал решительный момент.
«Нагая и одинокая душа в лесной пуще сама по себе привлекает демонов, ибо являет им пищу. Однако демоны не настолько глупы, чтобы рисковать открытой схваткой. Радость и довольство доставляют им мучения жертвы, поэтому они прежде всего стараются поселить в ней необоримый ужас. Возрадуйся этому, читатель, ибо страх — твоё самое верное оружие.
Лежа в ночи без сна, ты услышишь человечьим своим слухом слабое, далёкое завывание, а потом — вопли, похожие на человеческие, и плач, что напомнит тебе попавшего в беду ребёнка. Лежи не шевелясь, дыши размеренно и глубоко, устремив свои помыслы ко звёздам. Вопли, завывания и крики раздадутся вновь, на сей раз ближе; в ночном безмолвии услышишь ты словно бы хруст костей и мокрое хлюпанье разрываемой плоти. Власы твои встанут на твоей голове, ледяной кошмар овладеет твоим существом; не в силах двигаться, ты замрёшь, спрашивая себя — зачем, зачем обрёк я себя на гибель? Зачем отправился в сии проклятые места?
Внимателен пребудь, читатель: страх и отчаяние есть твои щит и меч. Они откроют тебе глаза, если ты не поддашься ужасу и не обратишься в бегство. Чего мы страшимся больше всего? — неведомого, невидимого, непознаваемого. Для того и надлежит тебе употреблять в пищу чёрных слепых муравьёв, что они помогут тебе узреть приближающихся демонов. А что разглядели глаза, перестаёт быть таким уж убийственно-кошмарным.
Оставайся недвижим. Слушай леденящие кровь вопли приближающихся демонов. Бойся. Пусть страх смоет все привязанности к прошлой жизни, если такие ещё оставались. Вцепись в землю, грызи её, если надо, но не сдвигайся с места.
И глаза твои, промытые страхом, обретут способность видеть невидимое.
Демоны предстанут твоим очам. Яд чёрных муравьёв, служащих им, откроет тебе веки. Этот самый первый шаг и есть самый главный: или дорога твоя окончится здесь, хладным трупом, ставшим пищей для тех же демонов и, в свою очередь, слепых муравьёв.
Лежи и не двигайся, человек. Смотри глазами, ибо демоны низшего ряда разнообразны и неодинаковы. Они приближаются к тебе незримыми для простого смертного формами, но теперь, когда глаза твои способы узреть их, и страх очищает мысли твои, ты готов.
Демоны лишены полной власти над человеком; подобно тому, как хищному зверю, прежде чем насытиться плотью жертвы, надо сперва настичь её и перегрызть глотку, демонам потребно лишить добычу всякой воли к сопротивлению. Низшие из демонов весьма неискусны в высоком мастерстве страха и уповают лишь на человеческую глупость да извечный ужас перед неведомым. Ты, читатель, осведомлён и подготовлен, ты раскрываешь объятия страху, повелеваешь им и превращаешь в собственное оружие. Демоны приближаются к тебе, слабая плоть вопиет и пытается обратиться в губительное бегство; ни в коем случае не дай свершиться сему! Исходом станет лишь твоя бесславная гибель. Дождись, когда демоны сблизятся с тобой, завывая, скрежеща челюстями и вращая алыми, кровью налитыми глазами. Только теперь обретут они плоть и вещественность, и, удивившись твоему внешнему спокойствию, попытаются вызвать в тебе панику, дабы обратился ты в губительное бегство.
Не двигайся и отвечай им твёрдо.
“Ты в моей власти”, говори явившимся пожрать тебя. “Ты в моей власти, ибо я вижу тебя, и не страшусь тебя и ты не способен причинить мне вред.”
Ты удивлён, читатель? Быть может, встречались тебе мудрёные формулы и заклинания, изобретённые, чтобы отгонять демонов или даже подчинять их своей воле? Не трать время, всё это лишь досужие выдумки. При первой встрече с демонами есть лишь одна защита — твоя воля. Опять же удивится иной — какая же “воля” может быть у охваченного страхом? Отвечу — именно в страхе, когда всё прошлое им смыто, и обретает человек истинную свободу и истинную волю. Он один; никого подле него, и единственная защита — он сам.
Итак, низшие демоны подступятся к тебе, но броня твоя, выкованная из ужаса и отчаяния, крепка и ты не поддаёшься. Напрасно станут демоны стенать замогильными голосами, страшно щёлкать челюстями и грозить разорвать тебя на куски, пожрав саму твою душу.
Однако вскоре демоны утомятся, ибо не способны они подолгу терзать смертного, не получая никакой пищи. Разочарованно стеная, потянутся они прочь, осыпая тебя бессильными угрозами и обещаниями вернуться. Верь им. Они и впрямь вернутся, но ты уже будешь готов к этому»
Мороз драл Матфея по спине, пока он, сжавшись на лежаке в своей келье, раз за разом перечитывал списанное. Всё остальное — потом. Вот он, первый шаг — увидеть демонов, встретить их лицом к лицу и устоять.
Дальше книга повествовала, как следует говорить с низшими демонами, перечисляла их имена, растолковывала, что надлежит, привлекая их собственными душой и плотью, подчинить себе, обещая много вкусной человечины. Алчные и глупые демоны, прикованные к одному месту, где ещё живо старое чародейство, легко дадут тебе обещания, уверяла рукопись. Посулами следовало вырвать у них имена их повелителей, демонов куда более сильных, коим низшие отдавали бóльшую часть собственной добычи. Книга наставляла также, когда охотник за демонами освоится и воля его окрепнет, то должен следить он за движениями ночных гостей, ибо повинуются они также смутным токами таинственных сил, пронзающих весь наш мир. Об этом автор обещал «побеседовать впоследствии», а пока лишь убеждал, что на основе этих наблюдений надлежит вычертить отпорный круг.
Невольно Матфей представлял себе, как он отправится в заветную пущу, отыщет колдовское место. Как, скрупулёзно исполняя все советы книги, подчинит демонов своей воле и как им придётся раскрыть ему свои тайны.
Потому что демоны Беймарнской пущи были лишь первым шагом. Первым шагом именно к забытым городам, таинственным храмам и загадочным подземным лабиринтам, где неведомые, давно сгинувшие племена погребали своих мумифицированных правителей.
А оттуда, из древних развалин и забытых подземелий, лежала дорога дальше — к той Шестёрке, что когда-то властвовала над миром, и в чьих руках — или лапах, или когтях, или щупальцах — оставались ключи к иным секретам, венчал которые самый главный: наш мир не единственный в этом Бытии. Есть и другие, там, за небом. И Шестёрка, ниспровергнутая и изгнанная, могла открыть туда дорогу.
Однако зачем бежать куда-то, если и под нашим солнцем хватает дел? Ведь именно те же Шестеро — отнюдь не Святые Силы! — могли даровать познавшему их адепту власть над магией, настоящей магией, способной двигать горы и воспламенять города — а не той ерундой, что воображение невежественных пахарей наделяет ведьм.
Матфей вновь поёжился. Почему он должен мёрзнуть в этой могильной щели? Почему, когда он может сделаться повелителем стихий и сил? Почему?
Всё чаще и чаще ему грезилось, как он покидает монастырь — весной, конечно же — как пробирается дальними дорогами к заповедной пуще. Готовится — ничего, ради такого он и чёрными слепыми муравьями закусит, небось в голодном детстве ещё и не то едать приходилось.
Однако потом Матфей вновь вчитывался в страницы, где к рискнувшему заглянуть в бездну адепту являлись алчущие его души и плоти демоны, с которыми предлагалось бороться, «испытывая страх и ужас», и скучный монастырь представал уже в совершенно ином свете. Тихо, покойно, кормят, работать, конечно, приходится, однако в книгохранилище посиживать, пером поскрипывать — это совсем не то, что в поле или в каменоломне.
Вот и сейчас —холодно, холодно, есть хочется, в животе бурчит. А как представишь себе, что ещё больше поститься надо, а потом и вовсе одеться в рубище, так и вовсе расхочется сниматься с места.
Конечно, в запертых сундуках отец Мерафе хранил ещё немало подобных же книг, «неблагонравных и для прочтения братией не допущенных». Старый монах по осени занемог, с трудом выстаивал службы и почти не появлялся в библиотеке. Всё чаще и чаще Матфею приходилось самому наряжать писцов на работу, по собственному разумению давая книги для переписки.
Может, он и вовсе скоро преставится, старый отец Мерафе. И тогда он, Матфей, несомненно, станет главным монастырским библиотекарем, а это — высоко и почётно. Да и вкушал отец Мерафе куда сытнее своего молодого помощника.
Так, может, ничего и делать не надо? Сиди себе, пой на службах, раздавай переписчикам фолианты, собирай готовые страницы для переплётчиков, следи, чтобы никто ничего не напутал… чем не жизнь, а, Матфей? Совсем неплохо для сына простого башмачника. Конечно, плохо, что, гм, монахам с девчонками знаться не положено. Разве что ведьма какая прилетит и в «прельщение» введёт. Но, сколько Исидорти ни жил при монастыре, ни одна из ночных летуний так и не почтила обитель своим посещением, лишив благочестивых насельников возможности явить всем твёрдость своей аскезы.
За осенью бело-серым чудовищем подкатывала долгая, долгая зима. Поля трудников вокруг монастыря покрылись снегом, ветер завывал в острых зубцах башен, зло крутил ни в чём не повинные флюгера, словно мстил им за что-то. Отец Мерафе совсем перестал вставать и говорить, лишь сипел, хрипел, да надрывно кашлял. Ухаживать за стариком отец-настоятель назначил, конечно, Матфею; мало радости переворачивать тяжёлое старческое тело, убирать поганую лохань, обмывать болящего, но молодой монах, сцепив зубы, терпел.
В монастырской библиотеке крылось его тайное оружие, и он не собирался отдавать его ни в чьи руки.

===
Go to the top of the page
Вставить ник
+Quote Post
Ник Перумов
12 July 2011, 17:04
#9


Уртханг. Kапитан Уртханг.
****

Kапитан
446
16.9.2003
666



  22  


Продолжаем про Матфея, если интересно. :-)

===

…Отец Мерафе тихо отошёл к Шестерым глухой зимней ночью, перестав кашлять и задыхаться. Матфей сидел рядом, держа старика за руку, ожидая — не выдаст ли умирающий библиотекарь какой-нибудь особенной тайны, вдруг в книгохранилище есть потайная дверца с особо ценными и секретными книгами? — но отец Мерафе так ничего и не сказал, только беззвучно плакал да как мог, слабым голосом, благодарил Матфея, что сидит с ним.
Приходили и другие братья, являлся отец-настоятель, лекари — но сделать они уже ничего не могли.
Отца Мерафе погребли чин по чину, с тожественным песнопением, обширной службой, на добром месте монастырского погоста; все разошлись, оставался один только Матфей. Настоятель молча подошёл, покивал, обнял — мол, понимаю, почему последним тут остаёшься, тебе покойный почти как отец был — однако сам молодой монах стоял, оцепенев, и размышляя совсем о другом.
Он ведь был хороший, отец Мерафе. Совсем юношей, почти мальчишкой — как и сам Матфей — оказался в обители. Провёл тут всю жизнь, став отцом-библиотекарем. Потом заболел и помер. Положили в домовину, пропели службу, закопали и надгробие водрузили. Всё. Конец. Есть ли так что-то после, нет ли — жизнь растраченную никто не вернёт.
Так что же, ему, Матфею Исидорти, предстоит тот же путь? Ну, сделают его сейчас распорядителем книжных дел… и всё? И всё? До самого конца? Такого же вот надгробия?
С погоста Матфей ушёл в смятении. Братия участливо глядела на него, говорила какие-то слова утешения — они все сочли, небось, что я об отце Мерафе скорблю, отрешённо думал клирик. А я совсем не о нём, я о себе скорблю неложно, потому как что же, и впрямь мне тут доживать дни свои, книжные корешки от пыли протирая, да запретные книги от молодых монахов пряча за крепкими замками?
Словно в тумане, миновали следующие дни, Матфей даже не мог сказать, то ли два, то ли три. Отец-настоятель глядел внимательно и сочувственно, не корил; отец-эконом не наряжал на работы, иные кроме как «за книгами присматривать». Молодой клирик словно в полусне выстаивал службы, даже пел — хорошая память не подводила. Потом отправлялся библиотеку, подолгу сидел там один — переписчики после смерти отца Мерафе не появлялись, наверное, по слову отца-настоятеля. Никто не помешал бы Матфею открыть все запретные доселе сундуки; кстати, думал он, почему отец Мерафе мне про те книги вообще ничего не сказал? И ключи не отдал?
Ответ он получил на четвёртый (а, может, только на третий?) день после похорон.
…Кончилась служба, Матфей, как обычно, отправился в книгохранилище. Развёл огонь, проверил, целы ли решётки (целы, само собой, но кто знает, может, ведьмы за ночь успели подгрызть железные прутья?), замки на сундуках, и принялся за всегдашнее — бродить меж полок, поправляя книги и выравнивая корешки. Братия не спешила ни за житиями, ни даже за одобренными настоятельским советом «бывалицами».
Отец-настоятель вплыл в услужливо распахнутые младшими служками двери величественно и с достоинством; умел он всё-таки не «ходить», а именно «шествовать». Со значением.
За ним торопились отец-эконом, отец-кастелян и отец-казначей с полудюжиной старших монахов. Матфей поспешно вскочил, приветствовал как положено, с именованием и подходом; отец-настоятель важно кивнул, благословил милостиво.
— Ты, Матфей, трудился славно. Новопреставленному отцу Мерафе помогал до последнего дня. То угодно Шестерым и тебе зачтётся. Продолжай так же, не дай греховной лености тобою овладеть, ибо работой лишь и молитвой приближаем мы конечное тожество Сил Святых…
Ну, давайте ж, давайте, подумал Матфей. Скажите, что я теперь не просто Матфейка, младший клирик, а почтенный отец-библиотекарь, хоть и молодой годами…
—И потому все мы верим, что и под началом доброго отца Сулимме, нового отца-библиотекаря ты трудиться станешь столь же честно, добронравно и прилежно…
Что-что? Отец Сулимме? Новый библиотекарь? А я у по-прежнему на посылках? Чтобы опять меня цукали и гоняли, а я лишь подобострастно улыбайся?! Да как же так?!
Наверное, ещё несколько месяцев назад младший клирик Исидорти вспылил бы, наговорил дерзостей самому отцу-настоятелю и, очень возможно, оказался бы с позором изгнан из монастыря — но чтение запретных книг, наверное, научило нужному.
Матфей лишь поклонился ещё ниже, прижимая руки к груди и долго, очень долго благодарил отца-настоятеля за добрые слова и несказанное доверие. На лицах других отцов, эконома с кастеляном и казначеем, читалось изрядное изумление — наверное, от Матфей ожидали совсем иных словес.
Наконец все набольшие отбыли восвояси, остался один новоявленный отец-библиотекарь и сам Матфей.
— Какие изволите отдать указания, отец Сулимме? — клирик поклонился едва ли не ниже, чем настоятелю.
— Э… хм… гм… — отец Сулимме был ещё далеко нестар, дороден, бородат и совершенно лыс. Любил хорошо покушать; ещё более любил хорошо поспать. За какие ж такие заслуги ему ещё и библиотекарство?! — Мню, Матфей, что ты здесь сам управишься. Я пока… присмотрюсь.
— Писцов на работу нарядить потребно, — сладким голосом пропел Матфей. — Каковые книги для переписки им дать?
—А что всегда давал, те и давай, — не растерялся новый отец-библиотекарь.
— Что отец Мерафе нарядил, как раз закончили. Новых не начинали, отец Сулимме.
— Э… хм… гм… Так и быть, потревожу отца-настоятеля… — промямлил наконец тот. — Я пойду. А ты, значит, Матфейка, управляйся тут, управляйся… Досматривай, да гляди, чтобы порядок был!
И отец Сулимме показал Матфею более чем внушительный кулак, поросший густыми рыжими волосами.
— Не извольте волноваться, отец, — ещё ниже поклонился молодой клирик.
Отца Сулимме он провожал ядовитой усмешкой.
Нет, пакостить ему Матфей не станет, потому что за любую неуправность новый отец-библиотекарь отыграется на нём самом.
Что ж, спасибо Шестерым — тем ли, иным, подумал Матфей. Они подсказали дорогу, помогли решить. Ждать в обители больше нечего. Отец Сулимме крепок, ещё двадцать, а то и тридцать лет запросто протянет.
Тебе указали путь, Матфей Исидорти. Тебе решать.

* * *
Весенним тёплым днём, ясным и безоблачным, когда уже почти высохли лужи, оставленные половодьем, когда прилетели птицы и проснулись все мелкие лесные обитатели, Матфей Исидорти вышел из ворот монастыря Бервино. Вышел не просто так, а с изрядно пухлым заплечным мешком — тяжёлый груз, но зато в нём — убористые копии всего, что потребно вступающему на опасный и зыбкий путь охоты за демонами.
Книги с собой не унесёшь — слишком тяжелы. И слишком их много. Хотя расставаться с ними жалко было до слёз.
…Всю долгую, долгую зиму Матфей готовился. Не торопясь, но и не мешкая, выполняя работу, но главное — копируя себе мелким почерком самое важное. Трудился он, как одержимый; сперва клирик опасался отца Сулимме, не станет ли тот придираться, однако новоиспечённый отец-библиотекарь, видя рвение младшего, лишь благодушно кивал. Книгохранилище содержалось в образцовом порядке, писцы трудились, заданные уроки исполнялись, необходимые братии книги переписывались исправно.
К весне собраны необходимые выписки и копии. Небольшой припас, чтобы, как велел неведомый автор «Сил Додревних», не тратить зря силы, пока не доберёшься до самой пущи. Два добрых ножа. Сколько-то денег, позаимствованных из монастырского сундука, чуть-чуть, дабы отец-настоятель не сразу б заметил.
Вышел Матфей, ни от кого не прячась, мол, иду на весенний торг, прикупить чернильных красок и иного писчего припаса. До большой ярмарки ходу два полных дня, хватятся Матфея самое меньшее через седьмицу, а он за это время ого-го сколько отмахать успеет.
Карты перечерчены, где надо — увеличены, дополнены подробностями, сведены вместе. Дни пути просчитаны, приметы заучены. Удивительное дело — раньше Матфей думал, вот стану уходить, поджилки затрясутся, пóтом покроюсь, от страха еле живой; а оказалось всё куда проще. Вышел и вышел. Назад не обернулся. Дорога впереди, весь мир на ладони, а в монастыре… Монастыри от него не уйдут. На ночлег в любую обитель попрошусь, если надо, наплету с три короба. Пока они весть в Бервино пошлют да пока оттуда ответа дождутся!
Нет, тут же поправился он. На другие монастыри да обители рассчитывать нечего. Нет их, и всё тут. Одна дорога, один путь.
Сорок два дня. Сорок два дня пути до сердца Беймарнской пущи. Матфей за зиму испытал себя строгим постом — настолько строгим, что сам отец-настоятель почтил его беседой, мол, негоже, брат, так сурово обеты блюсти, Силы Святые не желали, дабы их верные слуги ходили шатаясь, аки тени бестелесные.
Нет, он не повернёт назад. Но он и не станет без нужды изнурять себя. Твёрдость духа не только лишь в том, чтобы терпеть безропотно голод и холод, страх и ужас. Не один лишь нищий, бесприютный бродяга, кому некуда отступать, способен выдержать бой с демонами. Он, Матфей Исидорти, готов это доказать.
…Измеряные лиги, мосты, дорожные заставы и постоялые дворы. Всё записано и сосчитано. Матфей каждый вечер тщательно записывал пройденное и оставшееся, что из примет оказалось верным, что нет.
Нельзя сказать, что на пути ему встретились бы какие-то невероятные приключения. Где удавалось, он приставал к большим купеческим караванам — там с почтением принимали молодого учёного монаха, а когда он ещё скромно отказывался от обильных трапез, мол, не позволяют данные обеты, на него начинали смотреть чуть ли не как на святого.
Десять дней. Пятнадцать. Двадцать. Простые мысли, простые слова. Скромная еда, убогий ночлег. Матфей не вспоминал о Бервино. Сделанное сделано, и теперь осталось лишь испытать себя самым главным, без чего само бытие становилось совершенно бессмысленным.
На тридцатый день кончились торные широкие тракты, Матфей шагал узкой дорогой от селения к селению — мимо во-всю зеленеющих полей и стад, выгнанных на свежую траву после долгой и полуголодной зимовки. Даже здесь, на юге, народ жил скудно — урожай приходилось снимать до осенних дождей, колос не успевал набрать полновесности.
Монаха провожали почтением, снимали шапки, кланялись. Слуги Святых Сил, похоже, были тут нечастыми гостями. Матфей кивал в ответ, раздавал благословения и шёл себе дальше. Даров не принимал.
Драконьи горы поднимались всё выше. Теперь идти стало совсем легко — уж точно не собьёшься. Дорогу к Беймарской пуще местные показывали охотно, хотя и присовокупляли, что сами туда не ходят — ни к чему, «места там дурные, отче».
Почему дурные, Матфей не спрашивал. И так понятно. Простолюдины звериным чутьём близких к природе ощущают присутствие сил, им непонятных и оттого ещё более страшных. Правда, демоны не покидают пределов леса, иначе тут, конечно же, не осталось ничего живого.
Сороковой день. Горы закрыли полнеба, густые леса у их подножия протянулись, насколько хватало огляду. Беймарская пуща лежала прямо перед Матфеем, темная, затаившаяся, ждущая.
Что ж, пришло время вспомнить всё, что написано в «Силах Додревних».
Самое главное в чащобе — не плутать и не петлять. Но здесь очень помогали горы — их видно отовсюду.
Теперь Матфей шёл, сторонясь ключей и ручьёв, позволяя себе лишь считанные глотки воды. Жажда нужна будет, когда, одолев самых младших демонов, ему потребуются силы для схватки со старшими, а для этого нужна способность утолять голод и жажду совсем иным путём, чем он привык.
…На сорок третий день — в точности, как и рассчитал, даже просто удивительно! — Матфей достиг заветной котловины.
«Словно кто-то провёл незримую черту», вспомнились ему слова из древнего трактата. Живые деревья, высокие, раскидистые, поросшие зелёным или серым, но обычным мхом, подлесок на чуть более чистых местах, ранние грибы, лесные цветы, танцы мошек в пробивающихся сверху лучах, деловитые хлопоты муравьёв под ногами — муравьёв обычных, рыжих и зрячих. Кстати, весьма кусачих.
Перед Матфеем лежал сухой овраг. На одной стороне — живой лес, мрачноватый, но обычный, с другой — мёртвый. Высятся огромные нагие костяки деревьев, листьев давно нет, зияют огромные дупла, сучья обломаны, седой мох ползёт по остаткам коры вверх, но — нигде нет гнили. Стволы словно окаменели, коричневое и бурое сделалось светло-серым, почти что белым. Казалось, перед Матфеем лежит снежная пустыня, но нет — просто всё утратило естественные краски, поседело, подобно старикам.
Лёгкий тончайший пепел вздымался при каждом его шаге, точно он шёл через громадное пожарище. Но и там, где пламя выжгло всё живое, рано или поздно сквозь золу с остывшими углями пробивается новая поросль — а здесь всё сгорело раз и навсегда.
Матфей оглянулся — к живому лесу тянулась цепочка его следов, словно по снежной целине. В горле пересохло, рука сама сняла с пояса флягу; последние глотки воды, последние капли. Это хорошо, это правильно — ему нельзя надеяться на принесённое с собой. Только то, что он сможет найти в этом проклятом месте — иначе нечего было и тащиться сюда.
…Первый муравейник попался ему довольно скоро. Чёрные муравьи среди седого и серого — их мудрено не заметить. Суетятся, словно обычные лесные жители, так сразу и не скажешь, что лишены зрения.
Матфей не стал останавливаться. Ни есть, ни даже пить он ещё не хотел, весь обратившись в слух — в лесу всё равно видишь лишь то, что у тебя под носом.
Мёртвый лес не молчал. Переговаривались где-то в отдалении скрипучие голоса, что-то хрустело и щёлкало у бывшего клирика над головой. Матфей брёл почти наугад, ведь теперь, в общем, нет большой разницы, куда направиться.
…К вечеру жажда стала почти нестерпимой, а вот голод так и не проснулся. Оно и хорошо. Матфей без труда нашёл очередной муравейник, помедлил, глядя на дружную работу чёрных шестиногих трудяг, и решительно сунул руку в самую их гущу.
Сунул — и едва не взвыл от боли. Обитатели муравейника отважно защищали свой дом и не собирались сдаваться без боя.
Скрипя зубами, Матфей вскинул облепленную чёрными муравьями ладонь и решительно припал к ней ртом, слизывая твёрдые шевелящиеся комочки. Жевать, жевать, скорее, пока не искусали в язык и щёки изнутри! Ох, писака, сочинивший «Силы Додревние», почему ж об этом-то умолчал?! Встретить бы тебя, да потолковать по свойски, как принято было у мальчишек в матфеевом детстве.
Ух, ну и кислятина! Матфей скривился, его едва не вырвало. Муравьи отчаянно шебаршились в рту, он как мог быстро давил их челюстями. Закончил, глянул на пальцы — все красные, успели покрыться волдырями и распухнуть. И чесались зверски, совершенно непереносимо.
Что ж, пусть это тоже станет мои испытанием, стиснул он зубы.
Жажду действительно удалось притупить. Голод тоже сидел тихо.
Ну и хорошо, ну и славно. Идём дальше, сказал себе Матфей. Если б не боль и чесотка в искусанной руке, сказал бы, мол, «жить можно».
Go to the top of the page
Вставить ник
+Quote Post
Ник Перумов
12 July 2011, 17:06
#10


Уртханг. Kапитан Уртханг.
****

Kапитан
446
16.9.2003
666



  22  


Первую ночь в мёртвом лесу он провёл почти без сна. Кто знает, не явятся ли демоны к нему сразу? Может, они оголодали тут? — сперва Матфей воображал, что увидит целые груды скелетов, однако нет, ничего подобного.
Он раскатал дорожное одеяло, накрылся плащом. Закрыл глаза, но в уши настойчиво лез и лез голос пущи, её безжизненного сердца, убитого неведомым оружием. Матфей ворочался — не потому, что не привык спать на жёстком; и даже не потому, что страшился чего-то, страха как раз не было, обступившая его тьма казалась ближе, надёжнее, спокойнее, чем выбеленный, обглоданный скелет когда-то живого и зелёного леса.
Уже сейчас всё шло совсем не так, как утверждалось в «Силах Додревних». Матфею не было страшно, и это как бы выходило «неправильно». Ему следовало принять страх, обратить его в собственное оружие, а вместо этого — он с нетерпением ждал всех тех ужасов, что описывала старая книга.
Однако ночь текла над ним, скрипела и ворчала убитая чаща, таял во рту кислый вкус чёрных муравьёв, а с Матфеем по-прежнему ничего не происходило.
Он дождался утра, пробудилась жажда, погнавшая его на поиски муравейника. Вновь саднящие укусы, причём сегодня они казались даже болезненнее вчерашних, но кисловатая жидкость сняла острое, сводящее с ума желание. Жажда отступила, словно дикий зверь, но недалеко, готовая в любой миг броситься из укрытия.
Вновь стали заметны дымки, поднимающиеся из-под корней и из дупл, струйки танцевали, свивались и переплетались. В них Матфею уже чётко виднелись чьи-то жуткие рогатые головы, кошмарные морды с распахнутыми, источающими слюну пастями и острыми, сахарно-белыми клыками. Голова ощутило кружилась, хотелось лечь и не двигаться — что они проделал. Ему должно было быть страшно — но страх не приходил, одно лишь ярое, неутолимое любопытство.
Он не двигался — зачем? Лишь изредка поднимался размять ноги, или дойти до муравейника, зачерпнуть горсть его кусачих защитников. И на вкус они неплохи, кисленькие. Терпимо.
Вторая ночь прошла во всём подобная первой. Матфей долго слушал скрипучие жалобы чащи, пока глаза не смежились сами. Он прикончил все запасы на краю мёртвого пятна, однако есть по-прежнему не хотелось. С ним что-то не так?
Третья ночь, согласно книге, должна была стать решающей. Именно на третью ночь демонам надлежало явиться за лёгкой добычей.
Памятую предостережения, Матфей ел муравьёв осторожно. Да и терпеть их укусы лишний раз не очень хотелось, лучше уж перемочься. Живот пуст, а вот смотри-ка, есть, в общем, и не хочется.
Пала тьма, мёртвые деревья встали на стражу, а Матфей, накрывшись, как обычно, плащом, улёгся и закрыл глаза. Пусть приходят, стучало в висках. Я не боюсь. Я знаю, что случится и я не боюсь.
Всё, вот она, ночь. Третья ночь, ночь демонов, ночь, когда Матфею придётся взглянуть в их нечеловеческие буркала.
…Разве может обычный человек, мирный монах, пусть в прошлом и отчаянный уличный мальчишка, вот так просто взять и заснуть перед пришествием готовых пожрать его душу чудовищ? Нет, конечно же, будет ответ, не может. Ни за что не сможет, а иначе это подлое враньё.
Однако же Матфей смог, сам не зная, как. Он заснул, на жёстких корнях, среди белого пепла, среди странных дымков, поднимающихся над смертельно обожжённой земли — заснул, и куда спокойнее, чем он засыпал в собственной келье, смутно мечтая лишь о визите «ночной летуньи».
…А потом внезапно, толчком, проснулся. Проснулся — и вцепился в рукояти ножей, что на всякий случай положил у себя по бокам. Конечно, простой клинок — не защита против демона, но важно, как ты себя ощущаешь, а не на что способно твоё оружие.
…Воет где-то невдалеке, воет надрывно и плачуще. Вой перекатывается с холма на холм, разливается по оврагам и распадкам, ползёт по увалам и склонам. Алчный, предвкушающий пиршество вой.
Не шевелись, прошептал себе Матфей. Пусть подойдёт поближе. Лежи и слушай.
…Как и писала книга «Сил Додревних», демон приближался неспешно, завывая, всхрапывая и скрежеща зубами. Явственно слышался хруст разгрызаемых костей.
По вискам и лбу Матфея обильно заструился пот, волосы встали дыбом. Слабая плоть затряслась в первобытном ужасе.
Что он делает тут, он, одинокий и слабый человечишка, безоружный, ничего толком не умеющий, в гордыне своей дерзнувший бросить вызов непобедимой силе?!
Что он может противопоставить надвигающейся нечеловеческой сущности, не просто хищному зверю или там «ведьме»?
Широко раскрытыми глазами Матфей уставился в звёздное небо. Руки и ноги отнялись, ужас затопил сознание; бежать! Кричать! — нет, поздно!...
Погиб, пропал, совсем пропал!
Задохнулся, горло сжало судорогой, глаза выкатились из орбит. Тело выгнулось, пальцы отчаянно скребли белый пепел, но зацепиться не за что, земля под слоем золы суха и мертва. Бежать, бежать, а-а-а!...
Те самые страх и ужас, доселе избегавшие Матфея, явили всю свою силу. Скрутили и заломали, раскрошив волю в незримую пыль. Беги, беги, несчастный, спасайся, быть может, ещё успеешь…
Нет, уже не успеет. Хрустят незримые кости, всё ближе и ближе невидимый демон. Нет, не просто демон, не просто хищный зверь с пастью и когтями, пусть даже и разумный: нет, приближается нечто не от мира сего, и пищей ему станет не жалкая плоть несчастного глупца, по скудоумию и тщеславию забредшего к нему в логово.
Матфея корчило и скручивало в дугу. Кажется, он выл в голос, не хуже приближающегося чудовища, кажется, пытался вскочить на ноги, однако они отказались служить. Холодный пот, стекавший по вискам и лбу, казалось, обратился настоящим потоком.
Беги, ничтожный! Спасай не тело, но душу!
…Однако бежать Матфей уже не мог. Только раскрывал бессмысленно рот, словно выброшенная на берег рыба, и ничего больше. Жизнь, всё прожитое и впрямь «смывались», таяли и не оставалось ничего, кроме лишь всепобеждающего ужаса.
Жуткое завывание донеслось и с другой стороны, наверное, ещё один демон почуял добычу; но Матфею стало уже всё равно. Его словно подбросило, тело нелепо перекрутилось в воздухе, полы изношенной рясы взметнулись, точно крылья. На краткий миг беглый клирик взглянул на приближающегося врага: наверное, ждал узреть красную распахнутую пасть, клыки и капающую с них слюну, чешуйчатую броню — что ещё положено иметь страховидлу? — а вместо этого…
Страшное всегда страшно именно неведомым. Тёмный закоулок, пятно мрака на узкой подвальной лестнице, странный скрип старых ступеней, нечаянно хлопнувшая безо всякого ветра дверь — и у кого-то начинают потеть ладони, а живот скручивается в тугой узел.
Среди мёртвых стволов медленно двигался сгусток тьмы, перевитый слабо светящимися вервиями, толщиной в руку взрослого. Конечности эти судорожно тыкались в разные стороны, дрожали, словно от нетерпения. Жуткие звуки неслись словно и не от явившегося демона, не то справа, не то слева, а, может, и позади от него. Тьма шевелилась и текла вслед на ним, поглощая пни с корневищами, глотая кочки и затопляя овражки. Человек бессилен и беспомощен во тьме, оттуда, наверное, наш вечный и неизбывный страх пред нею; обитатели мрака обретают над нами несправедливую, неправедную власть, пользуясь нашей слабостью и избегая «честного боя».
Часто говорят «страх придал ему силы», или наоборот, «страх лишил его последних сил». Матфей же просто ощущал, что из него стремительно уходит сама жизнь, пресекается дыхание и сердце уже почти не бьётся; всё, что ему оставалось — это лежать, судорожно глотая воздух, кое-как проталкивая его сквозь сжавшееся горло.
Хрусть, хрусть, хрусть — и громкое чавканье. Создание — язык не повернётся назвать его «демоном» — плыло, раздвигая мрак, и сейчас Матфей, конечно же, не мог вспомнить, что книга «Сил Додревних…» описывала первую встречу с истинными хозяевами Беймарской пущи совсем не так.
Но что было истинной правдой — страх и в самом деле смыл всю прежнюю жизнь Матфея, все месяцы и годы, проведённые в обители, всё, что казалось когда-то важным и нужным. Он забыл о монахах, об отце-настоятеле, об узкой келье, даже об отце Мерафе, хотя старик был совсем не злым и к пареньку всегда относился по-доброму. Ничего не осталось и от детских лет, пока ещё жил с родителями, сестрами и братиками.
Только мамино лицо так никуда и не ушло. Наверное, последнее, что ещё оставалось у Матфея…
Пустота. Великая пустота заполняла его, всеобщее начало и источник. Что в ней? — первичное яйцо, как утверждали иные старые книги, ныне Матфеем полностью и напрочь забытые? Или, напротив, «первообразы» всех вещей, их исходные идеи, волею неведомых богов — может, и тех, кого именуют Святыми силами — обретшие воплощение?
Исходные идеи. Изначальная душа, оплодотворившая косную плоть. Душа человеческая, величайшая загадка и тайна, что никогда не будет разрешена — именно за нею ведь шло свитое из света и тьмы создание. Именно его пыталось пожрать.
Матфей с сипением втянул воздух, обжигая его внезапной сухостью рот и горло.
— Ты… — звуки рождались так, словно он сам заживо сдирал с себя кожу. Под языком собиралась солёная кровь. — Ты в моей власти! Ибо я вижу тебя и не страшусь тебя, и ты не причинишь мне вреда!
Как ему удалось выдавить из собственной разрывающейся груди эти слова? Рот Матфея заполнился кровью, удивительно-горячая, она потекла по подбородку и приостановившееся создание, свитое из света и тьмы, закачалось на месте, утробно завывая и протягивая к молодому клирику бесплотные полупрозрачные «руки».
— Ты не причинишь мне вреда! — выкрикнул он, сплёвывая кровью. — Я сильнее! Я… я… прочь, тварь! Прочь, удались! Именем Шестерых заклинаю тебя!
Это само пришло ему на ум.
— Ты, Димме-Эрг, лесной властитель! Твоим именем заклинаю врага твоего и прошу от него защиты!
Демон — если, конечно, это был демон — слегка попятился, глухо рыча. Что издавало звуки — было неясно, потому что ни рта, ни пасти явившееся к Матфею существо не имело.
— Ты, Шаарш-Ге, хозяин пламени подземного, ты, всеобщая Мать Тенна — защитите и обороните!
Страх смывает прежнюю жизнь. Верно. Ничего не осталось от прежнего Матфея Исидорти, младшего клирика монастыря Святых сил, а к добру или к худу, нам того знать не дано.
Пока.
Что-то иное, новое, родилось под тёмным небом Беймарнской пущи.
Матфей выпрямлялся, фыркая и отплёвываясь. Кровь заполняла рот, струилась из носа, боль искала дорогу, но сейчас он радовался и крови, и боли. Жуткое ощущение бестелесности уходило.
Однако явившийся демон был не из тех, кто легко отказывается от лёгкой, как казалось, добычи. Он вновь заскрипел, зарычал, захрипел; множество детских голосов рыдало, словно в смертельном ужасе.
— Ты в моей власти! — вновь выкрикнул Матфей, видя, что создание не может приблизиться к нему. — Шестеро изначальных приказывают тебе — повинуйся!
Он не сомневался, что демон его понимает.
Второй пришелец, чьи завывания Матфей слышал какое-то время назад, похоже, решил не приближаться. Во всяком случае, явившееся к нему существо оставалось одно.
И теперь уже Матфей сделал шаг вперёд. Злая радость заставила разогнуться спину и развернуться плечи.
— Воля моя скуёт тебя, — по наитию продолжал бывший клирик, чувствуя, как жжёт стиснутую грудь боевой восторг. Демон отступал, отступал! Пятился, понимая, с кем столкнулся! Не-ет, он, Матфей Исидорти, не лыком шит, не пальцем делан!
— Именем Шестерых, что были, есть и будут, что спят, но бдят, чьи очи закрыты, но кто видит всё — отныне ты служишь мне!
Однако эти словеса если и возымели какое-то действие, то совсем не то, на что надеялся Матфей. Демон больше не пятился. Он раздувался, рос, становясь настоящим облаком непроглядного мрака, прошитого во множестве мест настоящими бледными молниями, словно там бушевала непрекращающаяся гроза.
Светящиеся рукава устремились к дерзкому человеку со всех сторон, и Матфей вдруг увидел разверзающуюся под ногами земную твердь, расходящиеся пласты почвы и сплетения корней; ему открывалась бездна, вся, до самого края, заполненная человеческими костяками. Скелеты шевелились, вздымали дочиста обглоданные руки, а меж костями так и сновали какие-то юркие тёмные существа, наподобие крыс, однако же не имеющие плоти. Чем-то они были сродни явившемуся к Матфею.
Что-то поистине страшное, неподвластное обычному разуму творилось там, под землёй. Глубина завораживала и манила, кажется — сделай шаг, и окажешься там, среди живых, но безмолвных скелетов, станешь пищей призрачным крысам…
Они не могут победить, пока ты не испугаешься сам, пока сам не отдашь им победу, мимоходом подумал Матфей, по-прежнему обливаясь пóтом.
— Врёшь, не возьмёшь! — заорал он, словно в босоногом детстве, когда приходилось удирать от торгаша, заметившего украденный с лотка пирожок. И, в свою очередь вообразил, что у него не просто пара обычных рук, которыми ничего не сделаешь призраку, но — два колыхавшихся серых щупальца, и вот они-то вполне способны стиснут проклятого демона, сжать, сдавить, расплющить!...
В тот миг Матфей не вспоминал о чёрных слепых муравьях. Всё, с ним творившееся, было по-настоящему и на самом деле.
Демон, однако, не отступил, напротив, подался вперёд, словно намереваясь померяться с молодым клириком силами грудь на грудь, по уличному обычаю.
— Я сильнее тебя! — выкрикнул Матфей. Серые щупальца хлестнули по надвигающемуся облаку мрака, клирик вскрикнул от боли — бледные молнии жгли его призрачные «руки», словно рой разъярённых пчёл. Однако и демон попятился. «Сшивавшие» его воедино пояса и перетяжки света сделались совсем блёклыми и тусклыми.
Матфей побеждал, побеждал безусловно!
Демон, наверное, тоже это понял. Мрак вдруг взвихрился, светлые полосы слились в сплошные круги, и темное создание со странным сухим треском втянулось под землю, словно его тут никогда и не было.
Клирик едва не упал на колени — только лишь потому, что на тёмной земле остался круг странных светящихся рун.
Двенадцать. Через строго равные интервалы, и притом соединённые тонкими огненными линиями.
Не требовалось быть Матфеем Исидорти, почти что отцом-библиотекарем Бервинской обители, чтобы немедля схватить первое, попавшееся под руку и приняться перерисовывать светящиеся руниры.
Go to the top of the page
Вставить ник
+Quote Post

3 V   1 2 3 >
Reply to this topicStart new topic

 

: · ·

· · ·

: 28 March 2024, 19:20Дизайн IPB
Rambler's Top100 Рейтинг@Mail.ru