Я уже давно знаком с творчеством Балтрушайтиса. Но меня оно мало трогает. Хотя, признаюсь, читал не так много его стихотворений. Тяжеловаты для моего восприятии его стихи, массивны, легкости мало. Когда читаю, возникает ассоциация со скульптором, рубящим камень. Вот, например:

Юргис Балтрушайтис
«Безвременность» и смысловая глубина поэзии Юргиса Балтрушайтиса - ее главный отличительный знак. Стихи полны той неразгаданной, зашифрованной тайны, которая сопутствовала творчеству поэта на протяжении всей жизни. Лишенные изначальной заданности и дешевых «приманок» для публики, эти стихи открываются каждому ровно настолько, насколько позволяет его сознание, его духовный опыт («Возврат», «Путь к синеве»).

Стихам поэта присуща прозрачность и глубина. Сияющая высота миров горних уносит тех, кто входит в его поэтический мир, в космические дали, а смысловая перспектива дает мощный импульс беспредельной игре воображения («Мой храм»).
Увлекать в пространство высоких образов — пожалуй, одна из главных особенностей поэзии Балтрушайтиса, причем проникновение в эти тончайшие сферы происходит настолько естественно, что мы не замечаем, как попадаем в этот чудесный мир, удивительный по своей поэтической силе, туда, где царят иные законы и иной, более высокий порядок вещей.

Существует давнее заблуждение, будто воображение есть убежище слабых, уводящее человека от реальной жизни. Энергетика поэтических образов поэта настолько высока, мощный пророческий потенциал столь очевиден, что позволяет утверждать: поэзия Балтрушайтиса не уводит нас от действительности, а приближает к ней. Только происходит это не эмпирически-прямолинейно, а вне земных привычных мер; однако поэтический релятивизм в этом смысле более практичен и надежен, ибо творит в духовном пространстве, где нет места случайным и недолговечным формам.

Считать символическую окрашенность стихов поэта отрывом от действительности — значит не понимать сущностной основы символизма, который есть не что иное, как энергетическая проекция мира высшего, мира духовного, в мир плотный, в мир форм, то есть земной мир. И повод говорить о разладе с действительностью исчезнет вовсе, если мы вспомним о том, что культура есть не что иное, как форма существования духа на нашей планете. Таким образом символизм, соединяя два мира, создает ту культурную среду, ту одухотворенную сферу планеты, которая может явиться единственным прибежищем и спасителем всего человечества.

Ощущение дыхания высших сфер сопутствует многим стихам поэта («Ныне и присно», «Кормчий», «Я видел надпись на скале»). Огненные Лики этих миров проносятся сквозь строки стихов мастера, наполняя нас невыразимым ощущением вселенского величия, рождая чувство всеобщности и сопричастности со всем, что происходит в мироздании. Именно это великое чувство позволяет неизреченные образы мира горнего претворять в образы мира дольнего. Поэт устремляет нас в то светоносное пространство, где мысль творит и созидает, где происходит чудо приобщения человека к миру неизреченному, к миру более высоких состояний материи.

Стихи поэта нельзя постичь одним усилием рассудка, они, как и символизм в целом, не поддаются исключительно рациональному прочтению. Их нельзя понять и воспринять вне воображения, вне мечты, вне того духовно-философского контекста, которым пронизано все творчество этого удивительного художника слова («Восхождение»).

Каждая строка стиха — это мазок кисти, создающей в итоге несравненное по духовному колориту и неповторимости художественного образа поэтическое полотно («Ступени»). Его поэзия возвращает к мысли о родственных взаимоотношениях звука, цвета и слова, — взаимоотношениях, в которых Слово является несомненной кульминацией и творческим итогом постижения мира.

Будучи антитезой миру рациональному, где многозначность — помеха и препятствие для решения земных проблем, где все предельно дифференцировано и разобщено, поэзия Юргиса Балтрушайтиса — это всегда предельное обобщение, она полна великих смыслов, которые изначально присущи миру духотворчества, тому миру, где царит всеединство, взаимозависимость всего со всем, где пространство наполнено великой гармонией, созвучащей с биением великого Сердца, с великим творческим принципом Вселенной («Видение», «Кормчий»).

Отличительная черта этой удивительной поэзии — эффект вовлеченности. Поэт каким-то неведомым образом делает нас соучастниками и сотворцами незримого духовного зодчества, вовлекая читателя в созидание новых духовных форм, рождая в нас неповторимые по своей красоте чувства, которые влекут в мир иной, нездешний. При этом мы отчетливо понимаем, что он, этот мир, не гипербола художника, что это мир реально существующий, более совершенный, чем наш («Видение»).

Космичность и вневременность стихов Ю. Балтрушайтиса, вечные истины, переданные через творческое переосмысление поэта, становятся сегодня, особенно близкими и понятными («Отчизна», «Я видел надпись на скале…», «Ночные крылья»). Нельзя не согласиться с поэтом, утверждающим, что «…молкнут живые заветы / В бесплодном земном забытьи…» и что «чем дальше путь, тем жребий строже».

Одна из особенностей поэзии о вечном — ее смысловая незавершенность. Отсутствие окончательного истолкования образа оставляет место для собственной версии сюжетного развития или философско-этического осмысления («На пороге ночи»). Выход за пределы непосредственного чувственного опыта, смутные воспоминания о другой, более высокой, разумной и духовно наполненной жизни проходят лейтмотивом через многие стихи Балтрушайтиса («Ночные крылья», «Ныне и присно»).

Грани творчества этого удивительного поэта поистине безграничны. Но главный его творческий дар — умение передать несказуемое через тончайшую материю стиха, напитанную вибрациями миров высших.

Достаточно широко известно о том, что Блок, начав посещать теософские кружки, довольно популярные в то время, неожиданно перестал там появляться. На вопрос, почему он не приходит, поэт ответил: там говорят о несказуемом. Афоризм «слово изреченное есть ложь» в области духовной справедлив более чем где-либо. О высоких вещах, по-видимому, можно говорить лишь поэтическим языком символов, которые только и могут претендовать на роль посредников в разговоре неба с землей. Юргис Балтрушайтис, безукоризненный переводчик бесед с мирами иными, приблизился в этом смысле к предельным возможностям языка, сумев вплести в живую ткань стиха то невыразимое, что живет в глубинах души каждого из нас.